– Что, и мне царь-корня плеснешь? –нашла в себе силы изобразить усмешку Алена, но Ульяна медленно покачалаголовой.

– Зачем на тебя зелье тратить? Лучшесделаю! Так сделаю, что заутра всякий полюбуется на твои обглоданные косточки.И я приду порадоваться… А теперь – прощай!

И она резко повернулась к двери, в то времякак Фокля мертвой хваткой стиснула Алене ноги, а Маркел набросил ей на головучто-то темное, тесное, не дающее ни двигаться, ни видеть, ни дышать.

Она не потеряла сознания, хотя оцепенение,охватившее ее, было сродни обмороку, а ужас сковал крепче веревок, которыми онабыла опутана. Маркел тащил ее, перекинув через плечо, больно и грубо, но нелапал, не хватал похабно. Верно, крепко боялся Ульяны, и хотя ее уже не былорядом, Маркел, судя по всему, не решался даже мысленно прогневить свою грознуюхозяйку. Он шел на рысях – небось спешил как можно скорее добраться до тогоместа, где предаст Алену смерти.

«В куль да в воду… косточки обглоданные… вкуль да в воду… косточки…» – билось у нее в голове вместе с толчками крови.Голова разрывалась от боли, немилосердно тошнило, и Алена едва подавляласпазмы, понимая, что если ее сейчас вырвет, то она неминуемо задохнется. Ужасперед такой унизительной смертью оказался столь силен, что отрезвил Алену.Против всякой очевидности, она вдруг почувствовала себя лучше и даже попыталасьопределить, куда ее тащит Маркел.

Он шел, верно, самыми закоулками, пробиралсяовражками и огородами, минуя главные улицы, перегороженные рогатками сполицейскими избами или будками при них, так что напрасны были Аленины надежды,что его заметит какой-нибудь рогаточный караульный. И то сказать, в холод илидождик будочники и караульщики спокойно уходили спать на свой двор, и хоть ночьнынче выдалась на диво теплая для сентября, похоже, все рогаточные решилиотоспаться в собственных постелях. В глубине души Алена понимала, что еенадежды на бдительность караульщиков тщетны: чтобы пройти через рогатки в любоевремя с любым грузом, достаточно было поднести страже штоф вина или дать алтынденег.

Надо думать, Ульяна дала Маркелу, чемоткупиться от ненужного любопытства!

Маркел шел уже довольно долго. Алене чудилось– целый век висит она столь мучительно, вниз головой, но чувствовала – полчаса,может быть, три четверти часа. За это время можно далеко забраться. Порою донее доносился плеск воды – и она холодела от страха, думая, что здесь-то инастанет ее последний час, однако Маркел шел и шел, и слова про косточкиобглоданные все отчетливее всплывали в сознании Алены, жгли все больнее, носамой страшной была именно их неопределенность.

Злорадная ухмылка смерти, которая пугала,пугала, но не открывала своих намерений, заставляла Алену почти желать, чтобыэто последнее в ее жизни путешествие поскорее закончилось, однако у нееприостановилось сердце, когда Маркел наконец замедлил шаги и свалил свою ношуназемь.

Алена не удержалась от стона, и Маркел грубопнул ее:

– Молчи, дура! Накличешь!..

В его голосе звучал ужас, и это поразилоАлену. Маркел боялся – чего-то боялся до смерти! Его хриплое, затрудненноедыхание сделалось чуть слышным. Он поставил Алену на ноги и осторожно потянулза конец веревки: иди, мол. Она пошла: меленькими, осторожненькими шагами,стараясь не упасть. Под ногами была твердая, утоптанная земля, какая-то ровнаяплощадка… куда же ее принесли? И почему здесь так смрадно, такая вонь царит? Аленатревожно втягивала воздух расширенными ноздрями. Нет, не конюшня, не коровник…пахло зверем. Мелькнула ужасная мысль, что ее притащили в свинарник, насъедение голодным кабанам. Она знала: боже упаси ребенку оказаться в загоне длясвиней – заедят! Могут и взрослого зажрать, если он беспомощен, а животныеголодны или разъярены. В голове помутилось от страха, и Алена не закричалатолько потому, что знала: крик может разбудить ее убийц.

Но нет, это не свинарник. Запах неомерзительный, не тошнотворный: просто грязный, дикий… и, как ни странно,лесной.

В эту минуту она почувствовала, что уткнуласьв какие-то железные прутья. Клетка? О господи, неужели… Неужели ее притащили напотраву какому-то дикому зверю? Медведю?!

Алена рванулась, захлебнувшись криком, но Маркелуспел зажать ей рот:

– Молчи, говорят тебе! Покуда он спит итебя не чует, ты жива! Молчи! Бог даст, долежишь невредимая до утра, а тампридут смотрельщики – может статься, и спасешься.

Изумление от мысли, что Маркел озабочен ееучастью, было так безмерно, что у Алены отнялся голос. В эту минуту онапочувствовала, как задрожали прутья, к которым она прислонялась, а в следующеемгновение веревка, охватывающая ее тело, натянулась – и Алену резко потащиловверх. Против воли она вскрикнула… нестерпимо закружилась голова, сердце бешенозаколотилось в горле. Руки Маркела перехватили Алену, что-то врезалось ей вребра, она поняла, что это край, край чего-то… потом опять повисла в воздухе,но теперь ее спускали вниз, и это было почти падение. Чудом Алена встала наноги, но тут же потеряла равновесие и упала на колени. Натяжение веревки резкоослабело: Маркел отпустил ее. Алена перевела дыхание – и припала к земле отрезкого разбойничьего посвиста, внезапно раздавшегося над ее головой.

Маркел! Это Маркел! Но зачем, ведь этот свистразбудит и мертвого?

– Ого-го! – голосил Маркел, оборвавсвист. – Эй ты, чудо-юдо, зверь лесной! Просыпайся, погляди, какую тебекралю привели! Ого-го!

Послышался тяжелый звук – Маркел спрыгнул срешетки, – а потом громкий топот убегавших ног.

И в следующее мгновение Алена услышала совсемрядом недовольное ворчание, сменившееся ревом рассерженного зверя. Неведомая,безликая смерть надвигалась! У Алены остановилось сердце… И вот чьи-то лапысграбастали ее, поволокли по земле… но милосердное беспамятство надежнозаслонило ее от кошмарной яви.

* * *

Алена очнулась от боли: кто-то дергал ее заволосы. Это была не мучительная боль, но она мгновенно вернула несчастнойосознание свершившегося. Не было растерянности после долгого беспамятства: Аленамгновенно осознала, где она и на что обречена. Боль в волосах воскресила жуткоевоспоминание: медведь сдирает с головы жертвы кожу вместе с волосами!.. Аленавскинулась, рванулась; в то же мгновение кто-то дернул косу что было силы – и кее лицу придвинулось чье-то лицо.

Это был не медведь, а человек!

Алена уставилась на него со смешаннымощущением ужаса и недоверия, успев мимолетно удивиться тому, что вообще видит:значит, с нее стащили мешок, в котором ее оставил Маркел. И заодно развязаливеревки… Она свободна? О нет! Она пленница: руки неизвестного держали, пожалуй,еще крепче, чем Маркеловы клешни.