тот парень в красном свитере вчера гулял с другой девушкой, а не с той, что в белом платье. — Олли, это ведь ты их положил?

— Что? — тянет парень в ответ на вопрос, переведя взгляд на Молли. Девочка смотрит на него с надеждой в глазах. Наверняка уже обо всём догадалась, просто ждёт подтверждение. Расмуссен чувствует, как горят его щёки, наверняка со стороны он и вовсе похож на варёного рака. Сердце в груди бьётся как бешеное, и Оливеру требуется несколько долгих минут, чтобы составить в своей голове подходящий ответ. — Нет, извини, я не знаю, кто это сделал.

Кажется, получилось даже правдоподобно. Ни разу не заикнулся. Оливер и под дулом пистолета не признается!

— А, ладно, прости, — разочарованно мямлит Фостер, опуская взгляд. Она расстроилась? Быть такого не может…

— Олли, хватит притворяться, — вдруг встревает Лекса, которая всё это время просто тихонечко наблюдала за разговором. Её лицо похоже на фарфоровую маску — ни за что не угадаешь, о чём думает. Кажется излишне спокойной и сдержанной. Она мягко хлопает Молли по плечу, привлекая её внимание. Девочка недовольно хмурит брови. — Это он тебе конфеты подложил, а теперь притворяется, что нет, потому что стеснительный до невозможного.

— Лекса! — испуганно пищит Расмуссен.

У него сердце в груди замирает от ужаса. Ну зачем сказала?! Оливер прячет лицо в ладонях, даже не смея посмотреть на Молли — вдруг её прекрасные губки сожмутся в тонкую полосу отвращения? Нет, Расмуссен этого не переживёт! Он поворачивается, собираясь поскорее исчезнуть из коридора, но тут маленькая рука ложится на его плечо, несильно сжимая. Это точно не ладонь Лексы. У неё длинные пальцы и крепкая хватка. Неужели… Молли? Оливер замирает, словно пронзённый ударом молнии.

— Олли, спасибо, — мягко лепечет девочка. Её голос полон нежности и ласки. Неужели… ей понравилось? Неужели… Лекса своим прямолинейным поступком сейчас помогла ему продвинуться на шажок вперёд?

Оливер неуверенно отнимает руки от лица и опускает взгляд на Фостер. Она действительно светится, как зажжённая в тёмном коридоре лампочка.

— Н-не з-за ч-что, — отзывается юноша.

— Как ты узнал, что это мои любимые конфеты?

— З-замет-тил, ч-что ты с-собой в школу их ч-ч-часто берёшь, — юноша растерянно тупит взгляд. Её маленькая ручка всё ещё сжимает его плечо.

— Это очень мило, — Молли тихо хихикает. — Мне очень приятно. Спасибо!

— Н-н-ну ладно, я п-п-пойду, скоро урок, — пробормотал Оливер, чувствуя, что ещё чуть-чуть, и у него из ушей повалит дым. Но Фостер не убрала руку с его плеча, словно всё ещё не собиралась отпускать.

— Олли, а что ты делаешь на выходных? — вдруг спросила девочка.

В этот момент Расмуссен окончательно потерял способность нормально говорить. Да что там говорить! Он мыслить разучился вообще. Всё, что отныне мог делать Оливер, — это просто стоять на месте и тупым взглядом смотреть на Молли, беспомощно моргая глазами. Он никогда не думал, что их отношения могут зайти настолько далеко. Даже та попытка помочь Фостер с литературой ведь оказалась провальной.

— Олли на выходных вместе со мной идет в парк аттракционов, — снова влезает в разговор Лекса. Она говорит совершенно спокойно, но всё же с её тоном снова что-то не так. Молли переводит на неё взгляд, который тут же перестаёт быть нежным и ласковым. Она словно чем-то недовольна.

— Парк аттракционов? Как здорово, я давно не была в парке аттракционов, — сладким голосом лепечет Фостер, снова переводит взгляд на Оливера, снова её глаза теплеют. Ей в зрачки словно засыпали розовых блёсток. — Олли, а можно я пойду с вами? — теперь её голосок и вовсе напоминает сахарную вату. Такую воздушную и сладкую, на языке — сахар, который стремительно тает во рту.

В общем, Оливер окончательно пришёл к выводу, что некоторые девушки из его окружения определенно имеют над ним некоторую власть. Достаточно лишь улыбнуться и мягко попросить, чтобы мальчик бездумно кивнул головой.

•••

Воздух спёртый, раскалённый до предела. Йенс едва-едва успевает отдышаться, как Эрика вскакивает с кровати и начинает стремительно одеваться. В последнее время она всегда такая, и это безумно бесит. Холодное бесстрастное выражение лица, колючий взгляд. Во время секса — лишь парочку томных вздохов. Теперь она не заинтересована в прелюдиях, хочет быстро и по делу. И это тоже бесит, потому что Ольсену и нескольких десятилетий не хватит, чтобы насытиться её телом, её запахом, её голосом.

Гонит прочь, во двор, как провинившуюся собаку. Каждый чёртов раз. Никаких лишних разговоров и пустой траты времени. И Йоханесс рад бы извиниться, лишь бы эта мука закончилась, только хуй разберёшь, за что вообще извиняться нужно. А в груди болит и ломит, словно раскалённой кочергой с размаху по рёбрам ударили. Ему её тела недостаточно, он её душу, чёрт подери, хочет. Заглянуть, ощупать, убедиться, что она вообще есть.

Но Эрика, словно прекрасно всё осознавая, выстраивает вокруг себя стальную броню. Ощутила пальцы Йенса в опасной близости к своей душе — тут же защиту усилила. Только что она так скрывает бережно? То, что душа искалеченная, живая, слабая и ищущая любви, или её отсутствие?

— Собирайся. Машину сейчас подадут, — небрежно бросает Ричардсон, после чего выходит из гостиничного номера. Того самого, в котором первый раз позволила себе слабость. Эта постель, вероятно, всё ещё помнила их тела, прижимающиеся друг к другу с опасной жадностью. Может, Йоханесс романтизирует, но он точно тот день навсегда запомнит.

Её. Немного пьяную, слегка потерянную, восторженную из-за дурацкого рисунка. Её. Слабую, жаждущую обычного тепла. Её. Его любимую женщину. Ту, которую Эрика отчаянно пыталась спрятать. Ту, без которой Ольсен уже существовать не мог. Он давил в себе желание схватить её за руку, прижать к стене и просто приказать: «Верни». Она не вернёт. Она убьёт за подобное.

Йенс скучал каждую секунду расставания, но при встрече не чувствовал себя удовлетворённым её присутствием. Эрика была рядом, но словно только физически. Словно на деле возле присутствовала лишь её прекрасная оболочка. Пустая. Клон без души, созданный Ричардсон, чтобы никто не посмел вторгнуться в её внутренности и узнать, есть ли в её груди сердце или его безжалостно вырвали.

Ольсен одевается. Раздосадовано, неохотно. Что Эрике нужно? Захотела, чтобы у Эльфриды ключей не было — он забрал. Захотела, чтобы на порог не пускал — не пускает. Но Ричардсон недовольна. Что этим женщинам вообще нужно? Йоханесс стиснул зубы от обиды и злости. Нет, на Эрику он злиться не мог. На себя. Очевидно же, что дело в нём. Эта прекрасная женщина просто его не любит, любой поступок, любая попытка сблизиться ей