безразличны. Он игрушка, которая должна следовать чётко заданной программе. Сломается — будет выброшена. У Йоханесса нет права на ошибку, он не имеет права требовать слишком многого. Потому что тогда Эрика просто от него отвернётся. Навсегда. А без неё, даже без этой бездушной оболочки, Ольсен не сможет.

Ричардсон возвращается всего через пару минут, когда Йенс уже собран. Её лицо непроницаемо. Цокает каблуками, бьёт своей тросточкой по полу. О чём она думает? О том, как Ольсен ей противен, как хочет поскорее, чтобы он ушёл, как корит себя за то, что легла с ним в постель? Почему всякий раз, когда Йоханессу начинало казаться, что он чуточку приблизился к пониманию Ричардсон, его отбрасывает назад с необратимой скоростью? Ебаный рикошет.

— Давай-давай, — подначивает Ричардсон, хмыкая. — Адам уже заводит машину. Не хочешь же, чтобы он разнервничался?

Да поебать Йенсу на то, разнервничается ли этот кусок высокомерного дерьма. Он поднимается с кровати и замечает, как Эрика делает небольшой шажок назад — ближе к туалетному столику, но дальше от мужчины. Её лицо всё также нечитаемое, бирюзовые глаза с надменным интересом изучают ночной пейзаж за окном. Это наказание за то, что Ольсен посмел попытаться приблизиться к ней. Не физически, а душевно.

— Что замер? — бросает Эрика.

Simon Curtis — Super Psycho Love

И у него всего пару секунд на размышления, дальше действовать будет уже странно. Йенс стискивает зубы. Пошло оно всё нахуй. Пристрелит — и ладно. Пускай горничные потом мозги с обоев соскрёбывают и рвотные позывы в себе давят. Только Ольсен от неё уже необратимо зависимый, и пускай уж лучше собственными руками убьёт, чем ими же оттолкнёт. Он стремительно сокращает расстояние между собой и Эрикой, решительно хватает за запястье и притягивает к себе.

Всего на секунду с лица Ричардсон слетает маска, и бирюзовые глаза распахиваются от удивления. Она задирает голову и внимательно смотрит на Йоханесса, словно пытаясь разгадать, что он задумал. Не пытается сопротивляться, даже позволяет прижать себя к груди. Не шевелится. Только смотрит. И взгляд её — самая мучительная пытка.

— Скажи. Что. Я. Сделал. Не. Так, — чётко проговаривая каждое слово, произносит Йоханесс.

Лицо Эрики становится невообразимо спокойным. Она улыбается уголком губ и задумчиво хмыкает. Йоханесс одной рукой держит её за запястье, притянув к своей груди, другой обнимает за талию. Она если захочет, то выберется без проблем. Ольсен молится всем богам, чтобы не захотела.

— Хочешь, чтобы я начала перечислять с самого твоего рождения? — с издёвкой спрашивает Эрика.

— Почему последние недели ты меня избегаешь?

— Разве избегаю? Наоборот, я бегаю за тобой, — она хмыкает. — Это я звоню тебе, это я посылаю за тобой машину. Как будто бы охочусь на тебя. Разве это избегание?

— Я бы звонил тебе каждый день, если бы ты мне позволила, — страдальчески вздыхает Ольсен. — Позволь мне. Позволь мне охотиться.

— На меня достаточно охотников, — улыбается Эрика. — Вероятно, за мою голову назначена огромная сумма денег, да? Каково это: держать в своих руках мешок с деньгами? Как поступишь, Йоханесс? Пойдёшь за наградой?

— Ты и есть награда, — сквозь зубы отвечает мужчина. — Высшая награда. Что мне нужно делать, чтобы её получить? Скажи. Скажи, пожалуйста. Я всё сделаю. Всё, что скажешь.

— Боюсь, эта награда уже принадлежит другому. Тебе придётся убить моего мужа, — издевательски смеётся Ричардсон, жадным взглядом вонзившись в глаза Ольсена.

— Не правда. Ты не принадлежишь ему. Ты не та, кто позволила бы мужчине себя забрать и тобой владеть. Ты та, которая сама решает, с кем пойдёт дальше.

— Ты так думаешь? — удивлённо тянет Эрика. — И что же? Хочешь, чтобы я пошла с тобой? В твой гаденький домик?

— Дело только в моём гаденьком домике? — фыркает Йоханесс.

— За всё есть цена. Какую цену ты готов заплатить? — снова издевательский тон.

— Любую, — резко отвечает Ольсен.

— Я поглощу тебя, милый, — игриво хмыкает Эрика. — Я сожру тебя. Вопьюсь зубами в шею и выпью твою кровь.

— Делай, что хочешь. Только не отталкивай, — решительный голос вдруг робеет, начинает подрагивать. Глаза Ричардсон слегка округляются, её взгляд становится… жадным. Манящая бирюза темнеет, зрачки становятся больше. Эрика смотрит так, как изголодавшийся хищник, наконец, настигнувший свою жертву и теперь оттягивающий сладкий момент, когда вонзит клыки в податливую плоть. Йоханесс держит её в своих руках, но она, тем временем, сжимает в тонких пальцах его сердце. И Ольсен знает, что ей ничего не стоит сжать руку в кулак. Раздавить. Он на цепи. Правда, в отличие от собаки, фактически добровольно. Сам надел на себя ошейник. Ричардсон выглядела так, словно прямо сейчас исполнит данное пару минут назад общение. — Прошу, не отталкивай, — продолжает молить Ольсен, смотря прямо в её потемневшие от кровожадного голода глаза. — Хочу быть с тобой, рядом с тобой, около тебя. Вместе с тобой. Настолько, насколько позволишь. Прошу. Я больше не буду лезть дальше положенного, не буду пересекать черту, только не отдаляйся от меня.

— Да ты безумец, милый, — зловеще хихикает Ричардсон. — Я сломаю тебе пальцы на руках. Я воткну в себя тысячу ножей. Я заставляю Лилит обглодать твою ногу.

— Делай, что хочешь. Только не бросай меня, — словно умалишённый шепчет Ольсен.

— Я буду спать с другими. Тебе на зло.

— Только не бросай, только не бросай меня, — хватка на её тонком запястье ослабла на мгновение, но потом Йоханесс снова сжал её с ещё большей силой. Разноцветные глаза смотрели в бирюзовые со всей искренностью и безумным страданием.

Вероятно, Ольсен и сам не всегда осознавал того, насколько сильно зависит от Эрики. Он задыхался, когда рядом её не было, умирал, когда Ричардсон вела себя отстранённо. Вероятно, сама Эрика не осознавала того, насколько Йоханесс от неё зависим. Может быть, видела в этом игру или притворство? Мужчина не мог прочитать Ричардсон, как бы сильно не старался. Он смотрел в её красивое ухмыляющееся лицо и понимал, что безвозвратно упал в глубокую тёмную пропасть. Понимал, что каждое её слово резало прямо по сердцу. Он превращался рядом с ней в жалкого паразита, не способного существовать без организма хозяина. Без Эрики.

Вся решимость канула в небытие. Осталось лишь одно. «Не бросай меня». Оно звенело в ушах, и Йоханесс не осознавал того, насколько был жалким, умоляя эту беспощадную женщину остаться рядом, рассыпаясь в клятвах, что вытерпит всё на свете, лишь бы видеть её. Заяц, умоляющий волка сжать себя посильнее в цепких когтях, — это нонсенс.

— Скажи, что мне нужно сделать, чтобы всё стало так же, как прежде? Чтобы ты перестала меня избегать? — тихо спросил