Причина, по которой я это сказал, была в том, что меня какое-то время уже не было в строю, и несмотря на всю работу, которую я проводил, моей травмированной пятке никак не становилось лучше. Честно говоря, в тот момент я уже начал нервничать и был напуган, потому что не хотел взваливать на себя ответственность, а потом всех подводить из-за того, что больше не в состоянии выходить играть.

Меня так много раз обвиняли в неудачах в самых разных местах, где бы я ни играл, что я просто не хотел повторения этой ситуации. Ни там. Ни в Бостоне. Я не хотел стать главным виновником в случае поражения «Селтикс». Более того, из-за того, что я превратился в одного из апологетов теорий заговора, я даже поставил звонок от Дэнни на громкую связь, чтобы все присутствующие, включая Дэнни Гарсию, моего физиотерапевта, и Никки, мою девушку, могли слышать мои слова: «Я не знаю, вернусь ли я в команду, бро».

Они все равно обменяли Перка. Несколько дней в раздевалке было довольно тихо. Перк был популярным игроком в команде, он был настоящим работягой и вообще приятным малым. Его мнение на свой счет было слегка раздутым, но эй, вступай в клуб, чего там. Такое можно сказать, пожалуй, о каждом из нас.

Нам потребовалось время, чтобы привыкнуть к новым лицам. Жизнь в «Бостон Селтикс» всегда довольно бурная, и Джефф Грин на пару с Ненадом Крстичем первые несколько недель выглядели слегка ошарашенными. Их удивило хотя бы то, что никто прежде не просил их так отрабатывать в защите.

Сезон клонился к завершению, а я до сих пор не играл, из-за чего мне становилось очень неспокойно. Нам оставалось провести пять матчей, и я сказал команде, что хочу попытаться восстановиться к игре против «Пистонс» 3 апреля.

Я знал, что им придется вколоть мне кортизон, иначе у меня не будет никаких шансов. Они не хотели ставить мне укол. Они не хотели, чтобы я играл, но я не трогал мяч уже давно и чувствовал, что у нас совсем не остается времени. Я сказал им: «Просто дайте мне выйти, посмотрим, что я еще могу».

Ощущения от прилива адреналина, которые я испытал, выйдя на игру после столь долгого отсутствия, были восхитительными. Когда я вошел в игру, болельщики просто взорвались от восторга. Мне устроили стоячую овацию. Это завело меня. Я просто летал. Я летал и чувствовал себя прекрасно. Забил три первых своих броска, в том числе и ловкую попытку забросить из-под кольца, которую никто не ожидал.

И потом в какой-то момент я еще раз почувствовал, что у меня что-то лопнуло. Мне сказали, что дело в икре, но на самом деле проблема опять случилась в области ахиллова сухожилия. Ощущение было такое, будто по мне кто-то пальнул из ружья. Я бежал, чувствуя эту боль, и думал: «Это что на хрен было?»

Теперь я обеспокоен. Очень обеспокоен. Я звоню всем подряд. Мне привозят миостимуляторы, мне делают массаж в четыре руки. Я звоню своим парням из «Финикса», которые так здорово помогли мне, когда я играл там.

Они прилетают и помогают мне снять напряжение в бедрах, от чего мне становится немного лучше. Док повел себя красиво. Он нисколько не давил на меня. Он говорил мне: «Ты не нужен нам в первом раунде плей-офф». Я по-прежнему испытывал боль в области пятки, поэтому наш физиотерапевт Эдди Ласерт говорил мне: «Дай травме зажить еще неделю. Всего одну недельку».

В первом раунде плей-офф мы выбили «Никс», но когда наступило время серии против «Майами», оказалось, что я не готов, но времени уже не осталось. Я понимал это. Поэтому сказал: «Поставьте мне укол. Сыграю».

Доктор Брайан МакКион, врач команды «Селтикс», был категорически против. У нас с ним случилось несколько громких перебранок из-за этого. Но я сказал им: «Если вы не уколете меня, я найду кого-то, кто поставит мне укол». В конечном счете мне сделали около пятнадцати инъекций, прежде чем я смог сыграть.

Доктор МакКион все твердил мне: «Шак, это очень плохо. Я не хочу, чтобы сухожилие порвалось». Я сказал: «Вы были так добры ко мне, так радушны. Мне нужно это сделать. Если оно порвется, значит порвется».

Я вышел на третью игру серии против «Майами» и не мог сдвинуться с места. Я провел восемь минут и заработал два фола, но у меня были большие проблемы. Меня это расстроило, учитывая то, как усердно я работал, чтобы прийти в нормальное состояние, но пятка сильно ограничивала мою мобильность. А по телевизору Мэджик Джонсон рассказывал людям, что не в форме. Ошибаешься, Мэджик. Это называется «травма».

Мне снова сделали уколы и дали еще одну попытку в четвертой игре, но я продержался всего три минуты. Док подошел ко мне и сказал: «Шак, мы хотим, чтобы ты прекратил. Мы ценим твои старания, но это конец. Я тебя больше не поставлю».

Он видел, что я совершенно обескуражен. Я едва мог заставить себя смотреть ему в глаза. На следующий день он сказал журналистам, что я закончил и произнес: «Парень совершенно уничтожен. Никто из вас понятия не имеет, как упорно он работал, чтобы вернуться».

Сидеть и смотреть на то, как «Майами» выносит нашу команду, было горько. Я был раздавлен. Я все ненавидел. «Селтикс» были лучше. Люди не осознают, насколько измучен в физическом плане был Кевин Гарнетт в том сезоне. Его ноги и колени были в полном раздрае. Он весь год терпел боль. Если спросите у него, уверен, он скажет вам, что тоже подумывал о завершении карьеры.

Я смотрю ту серию и вижу, что «Майами» вообще не идет под кольцо, и это просто убивает меня. В другой игре, в которой я все же сыграл, игроки «Майами» думали о том, чтобы входить в «краску», но как только я прикасался к ним, они переставали появляться там снова. Ле Брон, Ди Уэйд, Крис Бош – все они думали дважды, прежде чем смещаться туда, потому что знали, что я готов потратить на них все шесть своих фолов.

Мне было обидно за Пола Пирса в той серии. Он испытывал трудности. Все началось в первой игре, когда его выгнали с площадки. Я не понял, с чего рефери Эд Мэллой принял такое решение. Рефери как будто запаниковал и двигался слишком быстро. Ранее в той игре Пол схлопотал технарь, а потом, спустя несколько минут, Ди Уэйд наколол его движущимся заслоном, из-за чего Пол что-то высказал