На девственно-белой стене.

Смотрела на меня. Улыбалась мне. Требовала моего внимания. И у меня не получалось сосредоточиться на чем-то, кроме нее.

Днем я поговорила по телефону с родителями. Они уже прилетели в Лос-Анджелес и заселились в квартиру в том же здании, что и пентхаус Вишеса в районе Лос-Фелиз. Боже, сколько еще квартир скупили за это время Беспутные Хулиганы?

Мама все еще переживала из-за того, что случилось в особняке Спенсеров.

– Хуже всего, – ее голос задрожал вновь, – что они думают, будто причиной пожара стала наша плита. Я никогда не оставляю плиту включенной. И ты это прекрасно знаешь. Каждый вечер я проверяю конфорки три раза, прежде чем лечь спать. Уверяю тебя, Милли, это не наша вина.

– Знаю, – успокоила ее я, расчесывая волосы перед зеркалом за несколько минут до выхода из дома. – Это случилось не из-за вас. Я знаю. Да и всякое могло произойти. Вдруг в квартиру заходила Джо? Или кто-то из ее работников?

Я не стала упоминать имя Вишеса по вполне понятным причинам.

– А что, если они подумают, что мы оставили плиту нарочно из-за того, что она нас уволила? – вздохнув, спросила мама.

– А кто-нибудь вообще знает, что она вас уволила?

– Нет.

– И пусть так и будет, – попросила я.

– Твой парень сказал то же самое.

– Он не мой парень.

Мне уже порядком надоело повторять это всем подряд еще и потому, что мне хотелось, чтобы все было наоборот.

– Что ж, Милли, мне пора идти. Дин предложил отвезти нас в магазин, чтобы мы купили кое-какие вещи в квартиру. Она такая милая. И большая. Но в здании живет одна молодежь. Мне немного странно жить здесь.

Им помогал Дин? Я прикусила щеку изнутри, но не сказала ни слова. Вот чем отличались Беспутные Хулиганы. Они вели себя как полные придурки, но в глубине души скрывали большие сердца.

– Хороших покупок, мама.

И вот теперь я здесь. Полностью отдаюсь своей мечте. Ну, или тому, о чем бы мне следовало мечтать. Я вновь уставилась на свою картину и, вздохнув, сжала высокий бокал шампанского. Планировалось, что на выставку придет Рози, но ей пришлось взять вторую смену в кафе. Она не собиралась этого делать, но пришлось прикрыть заболевшую сотрудницу. А Рози как никто другой знала, каково это, когда тебя мучает болезнь. И ей не хотелось, чтобы у ее напарницы Элли возникли проблемы.

Но я не расстраивалась. Мне не требовалось, чтобы кто-то праздновал это событие вместе со мной. К тому же рядом находился Брент.

Ко мне подошла высокая красивая женщина чуть старше пятидесяти лет в черном коктейльном платье, жемчужном ожерелье и красной помадой на губах. Она улыбнулась и посмотрела на мою картину, висевшую на стене.

– Природа или любовь? – задумалась она.

Наверное, ей просто хотелось начать разговор, да и вряд ли она понимала, что я – автор картины, оставивший в углу подпись «ЭЛБ». Эмилия ЛеБлан.

– Определенно любовь. Разве это не очевидно? – Я изогнула бровь.

Она сдавленно засмеялась, будто я сказала что-то смешное, а затем сделала глоток вина.

– Для тебя, может быть. Почему ты считаешь, что это любовь?

– Потому что человек, написавший это, скорее всего влюблен в изображенного мужчину.

– А почему не наоборот? – Она повернулась ко мне с лукавой улыбкой в глазах. – Посмотри на его лицо. – Она провела наманикюренным пальцем над холстом. – Он выглядит счастливым. До глубины души. Может, именно он влюблен в человека, который написал картину. А может, их чувства взаимны.

Я покраснела.

– Возможно.

– Меня зовут Сэнди Ричардс.

Она протянула мне руку, и я пожала ее.

Сэнди выглядела как богатая женщина, и совсем не из-за наряда. Ее окутывала аура. И в какой-то степени она напоминала мне человека с моей картины.

– Эмилия ЛеБлан.

– Я так и знала, – воскликнула она и указала на мои инициалы в углу картины.

Я не стала ничего отрицать. К тому же меня распирало от гордости за эту картину. Именно ее я написала на холсте в канун Рождества. Изначально у меня возникали мысли оставить ее себе, а для выставки написать что-то другое. Но мне не хотелось каждый день смотреть на лицо Вишеса. Он и так возникал перед моим мысленным взором, стоило мне закрыть глаза. И мне не требовалось еще одно напоминание о моей одержимости им.

– Вы уверены, что хотите ее продать? – Сэнди прижала холодный бокал к щеке, а ее глаза вновь устремились к картине.

– Уверена, как никогда в жизни, – кивнув, ответила я.

– Он очень красивый.

– Ничто прекрасное не вечно, – сказала я.

Как и мои любимые цветущие вишни.

– Тогда я ее куплю, – пожав плечом, огорошила меня она.

У меня пересохло во рту, и пришлось несколько раз моргнуть, чтобы прийти в себя от удивления.

– Купите?

– Конечно. В нем что-то есть. Но он не модельного типажа. Просто… на него интересно смотреть. Но особенно мне нравится то, как ты запечатлела бурю в его глазах. Он улыбается, но его глаза… в них отражается мука. Тревога. Я просто в восторге от этого. Держу пари, в шкафу этого парня множество скелетов.

– Нет, он просто засранец, – раздалось у нас за спиной.

Я тут же обернулась и увидела Вишеса в одном из его темно-синих костюмов, которые так ему шли, что сердце начинало бешено колотиться в груди, а между ног вспыхивала ноющая боль.

Но сейчас меня охватило недоумение. Зачем он пришел на мою выставку? И… что, черт подери, держал в руке? Это напоминало какой-то билет.

Я не знала, как реагировать. Мне хотелось запрыгнуть на него, крепко поцеловать и поблагодарить за то, что пришел поддержать меня. Но я не могла этого сделать сейчас. А возможно, и никогда. Я напомнила себе, что, когда в последний раз спросила его, чего он хочет, он ответил, что хочет трахнуть меня. Но мне больше не хотелось рисковать своим сердцем.

Не обращая внимания на Сэнди, Вишес подошел ко мне, запустил руку в мои уложенные светло-пурпурные волосы и наклонился так близко, что, казалось, наши губы почти касались друг друга. Болтовня вокруг стихла. Я чувствовала, как Брент сверлил меня взглядом. Что Сэнди не сводила с нас глаз. Что все смотрели на нас.

Так вот что за дела у него были в четверг.

Он знал о выставке. И хотел присутствовать на ней.

– Спроси меня, чего я хочу, – прошептал он.

От осознания, что он выставил напоказ свои чувства – не пошлость, не издевательства, а чистые и искренние чувства, – по груди разлилось тепло. Но я постаралась заглушить вспыхнувшие надежды.

– И чего же?