А вот я вчерашний, позавчерашний, сегодняшний кричу на рожающую жену и сжимаю ее голову и тут же понимаю, что уже все хорошо, и сзади облегчение людей обволакивает тебя мягким коконом, а ты опять почему-то плачешь при виде бескровных губ, пытающихся сказать: «Дайте мою доченьку, дайте ее сюда».

Вот вам кусочек счастья – бескровные губы твоих женщин, пытающиеся произнести какие-то слова, сам факт произношения которых переполняет тебя счастьем.

Мне шесть лет. Москва. Раннее воскресное утро. Я лежу в своей кровати, слушая звон колоколов и пение птиц. Утро такое ясное и неспешное, солнце постепенно заливает комнату… Я жду, когда проснутся родители и мы поедем в художественную мастерскую, где пахнет красками.

Мне лет пять-шесть, теплое летнее утро, но через форточку слегка дует, и ты ежишься под одеялом, а оно прекрасное, пуховое и безумно жаркое, но такое мягкое и большое, что кажется, что спишь ты на облаке и в облаке и с облаком в обнимку.

Бабушка зовет из кухни есть кашу, а пахнет так, что желудок где-то внутри переворачивается и ву-у-ух… Ты бежишь, садишься, кушаешь кашу, и бабуля еще сделала бутерброд с колбасой и черным хлебом, и ешь ты вприкуску, вкусно.

А потом заходит дедушка, сгребает тебя в охапку, целует в щеку своими слегка обветренными губами, щекотно.

А потом он зовет тебя с собой в лес за ветками для козы, и ты счастлив, и вот вы идете, а дальше начинается волшебство – лес утренний после дождя, ярчайшее солнце, и березы много – большие и маленькие, и ты идешь рядом с дедушкиной ногой, держишь за штанину, а сама смотришь, как капельки переливаются на каждом листике, свежесть, запах, звук, и хочется кричать от восторга.

Солнце садилось, время было четыре-пять часов вечера. Перед отъездом домой решила присесть и посмотреть на яблоню, антоновку, которую много лет назад посадил мой папа. Все годы мы радовались ей и благодарили ее за хороший урожай вкусных и сладких яблок и угощали всех. Ей было уже около тридцати лет, когда произошло это чудо. Лучи солнца падали на нее, ничто не затеняло ее, и мне вдруг показалась она сегодня какой-то необычной. Я не могла оторвать глаз от антоновки, сидела спиной к солнцу, было тихо, никого рядом не было, даже птицы молчали. Я смотрела и видела, как сияет на яблоне каждый лист (мы особенно не трогали ее сучья, и крона ее была пышной от земли до самой верхушки). Смотрела и видела ее как будто первый раз, и я просила у нее прощения за то, что раньше не замечала ее красоту. Ни один лист не дрожал, я оглянулась вокруг и видела кусты малины, вишни. Но яблоня была в центре, и я почувствовала, что мы понимаем друг друга, я радуюсь ей, а она радуется мне. В сердце вспыхнули радость, восторг и счастье, да, счастье от такого единения, слияния. Не хотелось прерывать этого состояния, уходить от яблони.

С трехлетнего возраста я болела пиелонефритом. Все время больницы, были такие же, как я, дети, некоторые умирали, я это видела. К восьми годам врач решил меня оперировать, страшно было. Я его любила, как может любить маленькая девочка взрослого мужчину, который всегда спасал ей жизнь. Он испытывал ко мне симпатию, я помню его глаза и руки. Когда меня положили на операционный стол, его взгляд дрогнул, он сказал: «Спокойной ночи», – и улыбнулся. Я выключилась. Очнулась уже в палате, справа сидели мама, папа, брат, и у них в глазах дрожали слезы. И в этот момент внутри меня поднялась волна счастья от осознания – я жива, я не поняла, почему они такие тревожные, хотелось смяться, но нельзя. Все остальное время, после, я наслаждалась чувством, что живу.

1968 год. В нашем дворе жила девочка, которая почему-то не играла вместе с нами, ее как-то мало всегда видели. Звали Света Краснова. И мне всегда казалось, что имя светлое и фамилия яркая, ласковая. Думала: «Почему же она с нами не играет?» И вдруг, однажды летом, раздался звонок в дверь. Света Краснова пригласила меня в дальнюю поездку, «в город». Наши мамы дали нам по семьдесят пять копеек. Мы доехали до центра, рано утром, когда в восточном городе поливали улицы и светило жаркое палящее солнце. Мы пили лимонад двойной, не за три копейки, а за шесть. Пузырьки ударяли в нос, пахло прелестью, клубились осы. Тетенька была в белой шапочке, руки у нее были мягкие и чистые. Тут же мы покупали мороженое. Тетенька в белой шапочке накладывала в хрустящий вафельный стаканчик. Мороженое сначала выстраивалось большими изгибами в конус, а сверху облегченно начинало скатываться. И все это нужно было сквозь смех слизать. Света Краснова была выше меня на половину головы. Мы были в сандалетках и просторных ласковых платьицах. Потом мы купили гвоздик на утреннем мокром асфальте около большого гастронома. Гвоздики удивительно пахли. Потом мы сели в троллейбус, потом в автобус. Приехали домой, и все было красиво. Света спросила: «Ты хочешь спать?» Я ответила: «Да». И мы громко разбежались в разные стороны. Больше я не видела Светы Красновой, наверное, ее отец был военный. Потом и мы уехали. Это был день счастья.

Иду по жаре, можно сказать бреду, с колбасой под мышкой. Вдруг одинокий голубь сидит на песке. И оба крыла поставил наверх и назад. Его подмышки покрыты белым пухом. Ему жарко. Вокруг ни одной капли воды. Я купила баллон воды и пластмассовую миску. Налила и смотрела, как он пьет. Потом ушла. Это тоже незабываемое счастье.

Меня не было дома целую неделю. По приезде беру свою шестимесячную малышку на руки, она пристально смотрит на меня и обнимает. А ведь ей всего-то полгода… Я улетел высоко в облака от непонятного чувства счастья.

22 марта 2003 года, семь часов утра, просыпаюсь от звонка жены. Она произносит только три слова: «Ты стал папой». И мне все равно, что на улице сильный гололед и холод, а по телевизору с выключенным звуком что-то обсуждают серьезные люди с трагическими лицами. Я-то теперь знаю, что этот день особенный и он навсегда войдет в мою личную историю.

10 июля 2013 года. В этот день любимый человек подарил мне телескоп, о котором я давно мечтала. Этот человек и есть мой глубокий космос. Я очень счастлива и готова изучать и постигать его всю оставшуюся жизнь…

Середина марта. Я и папа почему-то оказались в Бюракане. «Наберем для мамы подснежников», – сказал папа, свернув с дороги и остановив машину на небольшом подъеме. Я недовольная вылезла из машины, уже вечерело. Измотанная за день, я очень хотела спать, но, зная папин характер, обреченно стала лезть на горку на поиски этих изумительных цветов. Найдя подснежник, я выдернула его с корнем, удивившись, как легко это было сделать. «Нет-нет, вот тебе ножик, срезай стебель и оставляй корень в земле», – сказал папа, протягивая мне перочинный ножик. Срезать цветы было хлопотнее, чем вырывать их с корнем, но так как мне был доверен драгоценный папин синий перочинный ножик, то я не стала возражать. Пока я усердно собирала подснежники, папа поднялся на вершину ближнего холма. Вечерело, и солнце медленно уплывало за горы, освещая все изумительным, неописуемо нежным янтарным цветом. Встав на пригорке, папа закрыл спиной солнце, и тут же его силуэт озарился каким-то лучезарным светом. Темнело, и черты лица стали не очень разборчивы, но его улыбка пробивалась через темноту, он молча отряхивал землю со стебля только что срезанного подснежника. Не знаю, что произошло, но мгновенно я почувствовала неимоверную теплоту, разливающуюся по моим венам и артериям во все клеточки моего тела. Меня стали одолевать чувства, которые я не могла понять и вряд ли смогу описать, – чувство стабильности, защищенности и непоколебимой любви. Сердце забилось с огромной быстротой, и из ниоткуда навернулись слезы, слезы радости и любви. Я подбежала к папе и, обняв его со всей силой, смогла только прошептать: «Я тебя люблю». Не было сил сказать это громко, слишком многое происходило внутри. «Мой воробушек», – сказал папа, мощными руками нежно обхватив меня. Эти мгновения врезались в мою память на всю жизнь. И по сей день, вспоминая их, у меня наворачиваются слезы любви к тебе, папа…