Как-то раз он присутствовал при кончине некоего раджи, скоторым находился в наилучших отношениях — настолько, что был представлен егосупруге и любимым наложницам. И после смерти раджи он проникся такимсочувствием к несчастным женщинам, которым предстояла ужасная ритуальнаясмерть, что положил себе непременно отговорить их от сати. Как это ни странно,княгиня сдалась на уговоры довольно быстро, хотя, конечно, вдова в Индии —самое несчастное и презираемое существо. В смысле, вдова, пережившая своегогосподина и супруга, не решившаяся сжечься. Как только свершится погребение, ейсбривают волосы и брови — навсегда. С нее снимают все украшения: и серьги изушей, и кольца из носу, и браслеты с рук и ног, и перстни со всех двадцатипальцев. Вдова как бы умирает и для своего семейства, и для всего света, и Дажепария не женится теперь на ней, потому что самое легкое прикосновение к нейоскверняет мужчину, и он должен тут же бежать, чтобы очиститься. На долю вдовывыпадает самая черная работа в доме, ей не позволяется есть вместе с замужнимиженщинами и детьми… Вдова раджи полагала, что ее звание, а также любовь сына,нового князя, дадут ей некоторые привилегии даже в этом беспросветномсуществовании. Так или иначе, она согласилась жить; однако наложницы и слушатьне хотели ни о чем, кроме как о смерти, вереща, что если княгиня забыла стыд исовесть, так по крайней мере они не обесчестят себя ни за что на свете!

Их обличительные вопли до того осточертели и молодому радже,который ни за что не хотел видеть смерти матери (ведь ему было только десятьлет!), и самой вдове, которая не желала чувствовать себя какой-то гнуснойотступницей (супруг, между прочим, был старше ее на пятьдесят лет!), что обаони попросили сэра Флорестана угомонить крикуний — хотя бы на время погребения.Он заманил их всех в подвал и запер с удивительным хладнокровием. Труп раджисожгли. Жизнь продолжалась.

По роду деятельности своей сэр Флорестан частенько бывалпотом в тех местах. Молодой раджа, которому он спас мать, встречал еговосторженно и называл дядюшкой, вдова задаривала его, однако наложницы всегдаосыпали его проклятиями из-за перегородки, где их держали. «Ты нас обесчестил!— кричали они. — Из-за тебя мы должны брить головы до самой смерти! Попроси ураджи хотя бы разрешения для нас носить перстни!,.»

К сожалению, что-то помешало тогда сэру Флорестану закончитьсвое забавное повествование, и Василий по ею пору не знал, получили ли бедныеналожницы эту последнюю отраду в своем беспросветном существовании.

За все время, что Василий прожил в Калькутте, а затем и вВанарессе, он, впрочем, ни разу не видел сати и не слышал, чтобы какая-тоженщина взошла на костер. Ост-Индская компания противилась Этим образом всеймощью твердых британских законов, однако образ Рани Сати еще жил в сознаниииндусов. Когда раджа области Джхунджуну в Раджастхане пал в борьбе смусульманами, его жена совершила древний обряд, возродив его в XIV веке. Этакнягиня была причислена к лику святых, она вошла в историю под именем РаниСати, в ее честь слагали религиозные гимны, возводили храмы Василии хотелсказать Нараяну еще пару патетичеоких слов о просвещенной Европе и ее взглядахна убийство женщин, но потом вспомнил Марию-Антуанетту, принцессу де Ламбаль ивсех других, убитых на гильотине или просто грубо зарубленных толпой в самомконце просвещеннейшего XVIII столетия в самом центре просвещеннейшей Франции, —и обошел сей вопрос молчанием. Тем более что выражение лица Нараяна могло укого угодно отбить охоту к словоблудию.

— Неужели эта дьяволица Тамилла все же успела помутить теберазум? — спросил он тихо. — Ты способен подшучивать над тем, что составляеттрагедию сотен, тысяч, десятков тысяч женщин? Ведь не у всех хватает силы духаобречь себя всю оставшуюся жизнь ходить в белом или красном [30] и знать, чтодаже случайная встреча с ней — самая дурная примета! Не у всех есть любящаяродня, готовая скорее принять позор и презрение, чем подчиниться брахманам,которые так и подталкивают несчастную к костру — в день ли смерти супруга,через месяц, через год… Особенно они нетерпимы к богатым вдовам, ибо всеимущество совершивших сати переходит храму Агни или Рани Сати.

— Я не смеюсь, — зло буркнул Василий. — Что у меня, сердцанет? Но я слышал, что это обряд чуть ли не ведический, а значит, тут необошлось без каких-нибудь древних ариев… ну, ты понимаешь, что я хочу тебесказать.

— Наши предки… наши с тобой общие предки! — возвысил голосНараян, и до Василия только сейчас впервые дошло, что если все эти разговоры осеверной Прародине ариев правда, то Нараяна можно с равными основанияминазывать и индусом, и славянином. — Наши предки не сжигали своих вдов накострах! Ригведа повелевает брахману положить вдову, до зажжения огня, рядом струпом мужа, а по совершении некоторых обрядов свести с костра и громко пропетьнад нею стих из Яжур-Веды:

Встань, женщина,

И в мир живых вернись,

Оставь огню умершего супруга.

Доверь себя тому, кто возжелает

Соединить с тобой судьбу навек!

— Ты видишь? — вопросил Нараян. — Боги разрешали вдовамдумать о дальнейшей жизни, о счастье!

Вдовам повелевалось «собирать кости и золу мужа» впродолжение нескольких месяцев по его смерти, а потом исполнить погребальныеобряды. Это уж наверняка могла совершить только живая женщина! Но брахманызаставили наш невежественный народ забыть эти слова.

Они, как шакалы, вцепились в следующий стих — и исказили егосмысл. Вот что гласят священные Веды:

Сбирайтесь, женщины замужние, не вдовы,

Светильники и факелы зажгите.

О матери, взойдите на алтарь

В одеждах праздничных, цветах и украшеньях.

Ты слышишь, что я говорю? Агре значит — алтарь. Агш —огненный. Изменив лишь одну букву, брахманы веками посылали несчастных вдов накостер! И никакая сила не заставит их признать, что они просто убийцы.