— Знаю, — перебил Нараян. — Но что скажешь ты, когдаузнаешь, где наша Прародина, где центр нашей древней Трилоки, Вселенной? Этозолотая гора Меру, которая возвышается на вершине мира… в том месте, гдерождаются северные ветры! Наши предки пришли из тех земель, где солнце восходити заходит один раз в год, а один год делится на один долгий день и одну длиннуюночь.

— Не смеши, — отозвался Василий. — Это что ж, индусы изгорода Архангельска пришли, что ли?

Лицо Нараяна снова замкнулось:

— Не стану терять времени, убеждая тебя. Пока ты долженбудешь поверить на слово, что в тех землях ночь длилась дольше, чем день, азначит, Луна была владычицей небес — Луна, а не Солнце! Остатки нашей релитсгорели в пылающем костре дравидийских верований, растворились в них. «Ригведа»полна намеками на нашу Прародину — намеками, которые можно только угадывать, струдом находить… а можно и вовсе не искать.

Нас мало осталось — детей Луны, которые в день и час,завещанный предками, вершат обряд встречи Чандры, Светлой, Лучезарной, — этоодно из имен Луны, сохранившееся с древнейших времен, — встречи ее с Солнцем,которое наши предки почитали в образе мужчины и называли Арусой. Свет долженсиять в глазах и волосах избранных, оттого выбор всегда падает на таких, как тыи… твоя жена.

Встреча Луны и Солнца мимолетна, встреча ночи и днямгновенна: встреча богини и ее любовника должна закончиться разлукой, именно поэтомуЧандра была возвращена во дворец магараджи, пребывая в уверенности, что виделасон, одурманенная хуккой, а ты… тебя отправили бродить со странствующимимонахами, надеясь, что боги протянут нити ваших путей в разные стороны. Однакоони сошлись в Ванарессе, а затем схлестнулись во дворце Такура. Вы неминуемодолжны были узнать друг друга. Страсть, испытанная вами в святилище Луны, немогла пройти бесследно! И пусть ваши души поначалу сторонились друг друга —телесному влечению не было никакого труда преодолеть это: если рука не ранена,можно нести яд, не опасаясь отравы, но у вас были раны в сердце… где уберечься!Такова была воля богов!

Он склонил голову.

«Вот, значит, почему! — подумал Василий. — Он толькоповинуется воле богов. Тамилла и тут налгала, что Нараян, мол, полюбил богиню.Нет, для него это только Карма, которая ведет, дает, берет, что-то там ещеделает… Ну и превосходно! И не стоит сейчас ломать над этим голову, потому чтонет времени».

— Ты был прав, — сказал он. — Ты был прав, говоря, чтоневозможно так сразу все понять. Может быть, потом мы еще поговорим о северныхарийских богах. А сей час я не могу ни о чем думать, кроме того, что Варенькагде-то в лапах этого душителя. Как тебе удается оставаться таким спокойным, непонимаю, когда жизнь твоей богини, может быть, висит на волоске?

— Строители каналов пускают воду, — ответил Нараян, и легкаяулыбка осветила его отрешенное лицо. — Лучники подчиняют себе стрелы, плотникиукрощают твердое дерево… А мудрецы смиряют сами себя.

Что-то знакомое, что-то бесконечно знакомое, как прохладныйсеверный ветер, почудилось Василию в этих словах, в смысле этих слов, но он неуспел осознать, что именно, потому что Нараян заговорил снова:

— Я могу пока что сохранять спокойствие, потому что знаю: длябогини предначертано три смерти: одна из них — от цветка, схожего оттенкомлепестков с цветами северной Прародины. Это была голубая роза, и. когда яувидел Чандру умирающей в саду магараджи, прозрение первый раз снизошло наменя. Я понял, где враг, где сокрыта опасность, и поэтому смог предвидетьнападение тхагов. Это было задумано, чтобы убить всех вас и похитить богиню,ведь вторая смерть, уготованная ей, — это смерть на Башне Молчания упарсов-огнепоклонников, которые тоже потомки древних ариев.

И третья — смерть от рук главного, сильнейшего из земныхбогов — Агни.

— Смерть… в огне? — проговорил Василий, и ему вдругпочудилось, что ураган пронесся вокруг и сокрушил тишину. — Он… ты хочешьсказать, что магараджа сожжет Вареньку?!

— Нет. Она сама взойдет на погребальный костер своего мужа.

Василий даже не трудился скрывать, до какой степени онопешил.

— Погребальный костер мужа? Мой то есть? Но… может быть, яошибаюсь, однако, черт бы меня подрал, мне кажется, я еще жив!

— О да. — Улыбка коснулась безукоризненно вырезанных устНараяна. — И я приложил для этого немало усилий, не так ли, Аруса?

— Что ты знаешь о сати? — спросил Нараян.

— Сати? — Василий нахмурился. — Наверное, то же, что знаютвсе. После смерти мужа его жена должна умереть вместе с ним. Но это чушь,дикость и нелепость, как, как… ну, я не знаю! Просвещенная Европа содрогается,когда до нее доходят одни только слухи об этом.

Выкрикнув сию патетическую фразу, Василий ощутил, чтосодрогается и сам… правда, от смеха. Он ничего не мог с собой поделать! Простовспомнил, как впервые услышал об этом действительно древнем и действительнокрайне жестоком обряде в Париже, от одного немолодого англичанина, приятеляРеджинальда. Сей англичанин много лет прослужил в войсках Ост-Индской компании(он-то, кстати сказать, и порекомендовал впоследствии Реджинальда на своюдолжность), и для северных воинов рассказы его казались диковинными сверкающимисказками. Тогда все они, кто слышал сэра Флорестана, немножко заболели Индией…У Василия эта болезнь не прошла («И едва не сделалась смертельной!» — с мрачнойусмешкою подумал он). Вот, собственно, что рассказывал англичанин.