Василий слабо пошевелил губами, шепотом выражая свое мнениенасчет этих брахманов. Эта история про агре и агне показалась ему странносхожей со знаменитым русским «Казнить нельзя помиловать». Да, удивительноесходство! А если Нараян прав — и в самом деле где-то там, в нечеловеческойдревности, еще более древней, чем Геродотовы исторические откровения,светлоглазые и светловолосые арийцы творили свои Веды под бледной севернойлуной? Вот почему так зацепили Василия слова Нараяна о строителях каналов,пускающих воду, и лучниках, подчиняющих себе стрелы, и мудрецах, смиряющихсамих себя. Он читал в какой-то старой-престарой книге написанное причудливойславянской вязью: «Кто с дерева убился? — Бортник. — Кто утонул? — Рыболов. — Вполе лежит? — Служивый человек…»

Да, похоже. До странности похоже…

Холод прошел по спине, и Василий невольно передернулплечами, унимая дрожь лютого, необъяснимого страха.

Так вот что имела в виду чертова Кангалимма, пророча, чтоони с Варенькой умрут в один день! Не иначе, она тоже пособница проклятогомагараджи Такура, потому и провалилась будто сквозь землю после похищенияВареньки.

Если третья смерть Вари — сати, значит, Василий долженсделать все, чтобы остаться в живых. И если для этого надо будет обратиться втого, кем он никогда не был, — осторожного человека (осторожность для Василиявсегда была чем-то родственным трусости), то он сделается таковым, ей-богу!

Только… только вот какая загвоздка. Сидя где-то в безопасномхолодочке и соблюдая осторожность, едва ли доберешься до милой, любимой,единственной, едва ли спасешь ее жизнь. А если магараджа решит поступитьвопреки обряду? Черт знает, что может ему нашептать его владычица Бавана-Кали!Ей-то уж точно не писаны законы тех, кто называет себя детьми Луны. Значит,надо все-таки добираться до Вареньки — соблюдая при этом осторожность. Ну да,разумеется: чтобы овцы были сыты и волки целы… тьфу, наоборот! А что этозначит, если поразмыслить? Может быть, послать кого-то вместо себя на выручкуВареньки?

Кого? Ну, выбор невелик. Нараяна.

Нараяна. Этого спасителя по призванию. Этого безмерноотважного и безмерно непостижимого… Вот, стоит, блестя глазами. Ого, чуть ли невпервые довелось увидеть Василию такой ярый блеск в их матовой черной глубине.Чем он так взволнован? На что надеется? Что Василий-Аруса сейчас вручит емусудьбу Чандры, и тогда храбрый рыцарь Нараян…

Ревность ударила в голову, будто камень из пращи, и Василий,сузив глаза, запальчиво выкрикнул:

— А мне плевать! Я знаю одно: надо как можно скорее попастьво дворец Такура!

Глаза Нараяна вспыхнули еще ярче — и погасли, однако Василийпочти физически ощутил то усилие воли, которое потратил Нараян, чтобы сдержать,скрыть свое волнение, и голос его был совершенно спокоен — как всегда:

— Ты прав. Но живым попасть туда ты никак не сможешь. Толькомертвым. Значит… Значит, ты должен умереть.

Он помедлил, как бы давая Василию время осознать свои слова,и, прежде чем тот яростно взметнулся с земли, успел добавить:

— Или магараджа должен быть уверен, что ты умер.

— О господин!..

— Тамилла? Вот уж не думал, что увижу тебя снова!

Тот, кто допустил тебя сюда, поплатится за это, клянусьтретьим глазом Кали, которым она провидит будущее!

— Господин, мне сказали… мне сказали, но я не поверила, —будто ты приказал убить меня?!

— Здесь нет воли моей и твоей, Тамилла, я это повторял тебебессчетное число раз. Только воля богини, воля черной Кали!

— Я верно служила ей! Я была одной из лучших жриц Баваны! Яне верю, что она недовольна мною!

— Я, верховный жрец черной Кали, повторяю: воля богининепреклонна.

— Но что я сделала? Вернее, чего я не сделала? Чандрапохищена…

— Если бы не помощь предателя, тебе этого никогда бы несделать.

— Но я все-таки завлекла Арусу в западню!

— Сначала он разоблачил тебя. Какое отвратительное зрелищеявляла ты, когда он совал тебя головою в бассейн и скреб тряпкой, словнопытался смыть не краску, а твою лживую личину!

— Я лгала ради тебя! Ты не смеешь упрекать!..

— Не ради меня, Тамилла. Ради богини. Но ты не смоглаисполнить ее воли. Русский не изменил своему предначертанию, как ни выпячивалаты свои накрашенные груди, как ни крутила бедрами, как ни волновался твой округлыйзад. Ты оказалась бессильна перед ним, Тамилла.

— Нет, я завлекла его в залу жертвоприношений.

Я почти лишила его сил властью своего взора…

— Вот именно — почти. Он бежал!

— Бежал! Но не только от меня! От твоих лучников, икопейщиков, и сабельников, и метателей чакры! От тебя, о мой господин! Почемуже ты сам не сделал попытки догнать его? Почему не отправил за ним погоню?

Почему не рыщут по джунглям твои воины-псы, отыскивая егокровавый след?

— Ты, кажется, упрекаешь меня, Тамилла? Напрасно, напрасно…Русский в моих руках.

— Где же он?

— А подойди к окну. Что ты видишь, скажи мне, Тамилла?

— Я… я вижу слуг, которые складывают высокий костер.Погребальный костер! Для кого он?

— А ты подумай. У тебя еще есть время подумать, прежде чемтот, кто стоит за твоей спиной, захлестнет на твоей шее священный румаль…

— Умоляю, господин! Не убивай меня. Еще только один раз,самый, самый последний…

— Поднимись, Тамилла. Не мои ноги должна ты целовать, а прахперед стопами богини. Ты просишь дать тебе еще время побыть в этой прекрасной,распутной и никчемной оболочке, не разлучать тебя с этим телом, которое умеетнаслаждаться — и давать наслаждение?..

Посмотри еще раз в окно. Так поняла ли ты, чей прах будеточень скоро поглощен пламенем?

— Да, господин. Твой враг мертв.

— Он мертв, хотя ты так и не смогла заставить его изменитьпредначертанию. Однако я даю тебе не только возможность пожить еще немного. Тысможешь отомстить ему — пусть мертвому, но отомстить!

— Что я должна сделать, о господин, о владыка жизни моей?