За столь внимательное отношение к провинциям по инициативе русских националистов Ливен был смещен. Когда после своей отставки он в последний раз прибыл в Ригу, то на перроне его встретили руководители немецких государственных учреждений. Вот как описал этот знаменательный момент Юлиус фон Эккард: «Когда Ливен вышел из своего железнодорожного вагона, то все встречавшие молча обнажили головы. Ливен на мгновение застыл от неожиданности, но затем с трудом овладел собой и продолжил движение. Со слезами на глазах он протягивал встречающим руку, называя каждого по имени. Затем при многозначительном молчании они расстались».

Центральная судебная комиссия, созванная в Дорпате, оказалась неудачной и в другом отношении. Ведь если представители прибалтийских сословий по наиболее важному вопросу – необходимости сохранения сословного права по выбору судей – в целом были единодушны, то по организационному устройству органов власти, несмотря на все усилия, к единому мнению они так и не пришли. Общего законопроекта выработать не удалось – сказались старинные традиции сословного чувства собственного достоинства, все еще определявшие поведение дворянства и представителей городов. В результате неуравновешенное противоречие между городом и деревней, горожанами и дворянами на время ввергло прибалтийских немцев с их сословиями в своеобразное состояние междоусобной войны, которая закончилась только тогда, когда зашаталось все здание сословного устроения. С 1867 года уже никто не сомневался в том, что русский национализм однозначно начал оказывать довлеющее влияние на политику правительства.

Проблема конституционных реформ в Прибалтике отягощалась тем обстоятельством, что после принятия 1 января 1864 года русского закона о введении земства[269] в остзейских провинциях появилось опасение в том, что правительство в Петербурге задумало распространить систему российских учреждений и на Прибалтику. И пока сторонники реформ, стремясь опередить центральное правительство, пытались предпринять решающие шаги по проведению независимой прибалтийской конституционной реформы, для противников новшеств решающее значение стало приобретать опасение в том, что признание необходимости осуществления реформ провинциальных конституций может дать русскому правительству желаемый повод для централизованного вмешательства.

Вместе с тем несхожесть конституций остзейских провинций и привычка к самостоятельному проведению в них Законодательных собраний привели к тому, что в XIX веке единого для всей Прибалтики проекта реформ создать так и не удалось. К ужасу сестринских провинций, в Курляндии в 1878 году даже всерьез стали задумываться о введении русской системы земских учреждений, поскольку предусмотренное российским законодательством хозяйственное самоуправление обещало создать для экономики края более благоприятные условия. Однако вытекавшее из этого предложение русского уполномоченного в провинции графа Гуго Кейзерлинга (1833–1903) было дворянством отклонено, поскольку оно опасалось проникновения в Курляндию российского права и русского языка.

В 1881 году как следствие отказа от исключительного права дворянства на владение поместьями политические права для невнесенных в дворянский реестр помещиков были расширены. При этом наиболее длительное время консервативной в данном вопросе оставалась Эстляндия. Отдельные же предложения (в 1870, 1872, 1876 и 1881 годах) по привлечению крестьян к управлению краем на заседаниях Законодательных собраний большинства не получили.

Наиболее длительная и ожесточенная борьба вокруг конституционной реформы отмечалась в Лифляндии. В период с 1864 по 1880 год в ней было внесено не менее 14, в том числе и весьма далекоидущих, предложений по изменению конституции, среди которых имелась и рекомендация по созданию соответствующей комиссии. Однако ландтаг все инициативы отклонил. Законодательное собрание приняло (в январе 1870 года) только одно, но весьма важное предложение по расширению полномочий церковных приходов. Одновременно церковный конвент разделили собственно на сам церковный конвент и приходской конвент. При этом в церковном конвенте, в ведении которого сохранялись церковные дела и вопросы образования, крестьяне должны были быть представлены депутатами, а в приходском конвенте, призванном решать все остальные моменты, – общинными старостами с правом решающего голоса, в результате чего в церковных приходах удалось достичь паритета между помещиками-дворянами и крестьянскими общинами.

В Лифляндии борьба разгорелась в основном вокруг вопроса о возможности привлечения крестьян, то есть леттов и эстов, в более высокие управленческие инстанции – районные собрания (крайстаги), а также Законодательное собрание (ландтаг) расширенного состава. Однако все нацеленные на это предложения либералов потерпели полное фиаско. При этом главной причиной такого явился страх перед непредвиденными национально-политическими последствиями.

Консерваторы – противники реформ вели борьбу под руководством выдающегося политического оратора ландрата Артура фон Рихтера (1824–1892), выступая за укрепление политических позиций дворянства как условия господства в крае немцев. Они считали, что отказ от дворянских прав несет с собой угрозу для германской позиции как со стороны русского правительства, так и растущих требований поддерживаемого и используемого этим правительством латышского и эстонского национального движения.

Рихтер неутомимо ратовал за эту политическую позицию, выступая с речами, среди которых наиболее запоминающимся являлось, пожалуй, его выступление в мае 1875 года. В нем он потребовал, чтобы условием для начала изменений конституции было наличие двух третей, то есть абсолютного большинства, голосов. Его предложение было отклонено, но аргументация Рихтера произвела впечатление. Он исходил из здравого соображения о том, что сословные отношения остзейских провинций в европейском мире представляют собой аномалию с тем, чтобы затем прагматически заявить, что эта жизнь сохраняет свою ценность только потому, что «мы можем продолжать оставаться здесь как немцы и лютеране, преподнося свою материальную и духовную силу на благо остального населения до тех пор, пока оно не сольется с нами в языке, обычаях и интересах. После этого, господа, я готов поделиться с ним нашими привилегиями. Однако до тех пор, пока его уровень образования столь разнится с нашим, пока его интересы являются столь отличными, до тех пор, пока наше несчастное сельское население продолжает реально противостоять правительству, как клавиши рояля, на котором оно может играть и издавать любой звук, до тех пор, господа, нам нельзя предоставлять этим слоям населения одинаковые с нами права и вообще допускать к нашим правам. Ведь если мы это сделаем, то неизбежно потеряем свои, в чем я искренне убежден, господа».

Больше не приходилось сомневаться в том, что правительство при случае нарушит прибалтийские сословные права. Такое могло произойти, если бы край объявил о потребности проведения реформ своих конституционных отношений и пожелал бы отойти от старых правовых основ. И если бы он признал наличие у него подобной «болезни», то правительство начало бы «лечить» его при помощи «смертоносной медицины».