– Валяй, – сказала она вяло. – А еще лучше возьмиавтомат – и в затылок... И сразу все кончится. Только подумать – сразу все икончится...

Прозвучавшие в ее голосе надрывные нотки беспокоили его ещебольше, чем депрессия. Бывает, люди ломаются, как сухая палка, –моментально и бесповоротно. Он не хотел верить, что именно такой момент инаступил, но нужно побыстрее искать выход...

Постояв посреди небольшой комнаты, половину которой занималинары, он старательно принялся собирать нехитрые пожитки. Окончательно разодравна тесемки остатки куртки, скатал в тугую трубку барсучьи шкуры, перевязал,примотал к ним чайник, туго схваченный за носик хитрым морским узлом. Потомединственную оставшуюся флягу, полную до крышечки. Обмотал промасленнымитряпками автомат – надежно, но так, чтобы при необходимости мог моментально ихсорвать. Заткнул дуло обрывком ветоши.

Ольга равнодушно наблюдала за ним.

– Вставай, я твои шмотки за тебя надевать не буду, –сказал Мазур. – Иди, одевайся.

Она даже не ответила, сидела на нарах, прижавшись к стене,обхватив колени похудевшими руками.

– Одному уйти?

– Иди.

Преувеличенно громко топая, он прошел по комнате, накинулоленью шкуру поверх энцефалитки, шерстью внутрь. Подхватил автомат, сверток,вышел, громко хлопнув дверью. Прошел, то и дело взмахивая свободной рукой,чтобы сохранить равновесие, к дальнему бараку (которого не видно было из оконих балка), сел на крылечко под навесом и как мог неторопливее выкурил последнююпапиросу.

Ольга так и не появилась на единственной «улочке» лагеря.Вряд ли пребывает в полнейшей прострации – просто-напросто не верит всерьез,что он способен ее бросить. Тупик. Все приемы и средства исчерпаны... Все?

Он сидел еще несколько минут. Покривил рот в хищном оскале,приняв решение, подхватил пожитки и быстро вернулся в балок.

– Вот видишь, – тихо сказала Ольга. – Куда потакой погоде...

Аккуратно сложив вещи на нары, Мазур подошел к ней. Увидевего лицо, она попыталась отшатнуться, да некуда было.

– Ага, дергаешься еще... – удовлетворенно процедил онсквозь зубы. – Какая, к херам, кататония...

Без труда стащил любимую жену с нар, поставил возле них икрикнул, как плетью ожег:

– Руки вытяни! Кому говорю!

Чуть поколебавшись, она вытянула руки. Конечно же, не смоглане только защититься от удара, но и вообще его заметить. И тут же спронзительным криком боли согнулась пополам, прижимая к груди левую руку –мизинец на ней неестественно торчал в сторону.

– Молчать, тварь! – рявкнул Мазур. – Второйсломаю! Молчать!

Она умолкла, тихо всхлипывая, глядя на него с неподдельнымужасом.

– Больно? – ласково спросил Мазур.

Она торопливо закивала. Глаза набухли слезами. Увидев егорезкое движение, отшатнулась. Мазур поймал ее за косу и с расстановкой сказал,приблизив лицо:

– Конечно, больно... Это я сломал один мизинец. Досчитаю додесяти и сломаю второй палец. Потом тем же порядком – третий. И так далее. Покасамой не надоест... – уловил смысл по беззвучному шевелению ее губ. –Хочешь сказать, не надо? Больно, да?

Она закивала, боясь произнести хоть словечко. Покосилась нараспухающий, вывернутый палец, всхлипнула.

– Ну что, ломать второй? – безжалостно продолжалМазур. – На сей раз большой, в суставе, хрустнет так, что ты от одногозвука на стену полезешь... Открой пасть, разрешаю.

Глазищи у нее стали на пол-лица. Боясь пошевелиться, тихопопросила:

– Не надо, пожалуйста... Больно же, ужас...

– Будет еще больнее, когда возьмусь за второй. Ну что, додесяти считать или одеваться будешь?

– Как же я оденусь, болит...

– Раз, – сказал Мазур громко.

– Но больно же руку в рукав...

– Два, – произнес он еще громче. – Три. Четыре...

– Не надо!

Ольга бросилась к курточке от костюма. Одевалась, в полныйголос вскрикивая и охая от боли, но занятия этого уже не прекращала. Мазур скаменным лицом – хоть и обливалось кровью сердце – ухаживал за ней, как заребенком. Завязал кроссовки на грязных ногах, помог застегнуть куртку,телогрейку, надел на голову подшлемник, завязал тесемки у подбородка. Окинулкомнату быстрым взглядом – не забыли ли чего? Нет, все собрали.

Взял Ольгу за шиворот и подтолкнул к двери:

– Шагай. И запомни – считать начну при первой попытке похныкать...

Они двинулись по узкой дороге, раскисшей в сплошной кисель.Ольга тащилась впереди, временами все еще тихо всхлипывая. Мазур шел следом,широко расставляя ноги, ловя жену за локоть, когда спотыкалась. Дождь лилбезостановочно.

Прошло примерно полчаса – и она уже не брела, а шагалаболее-менее целеустремленно. Не глядя на мужа, сказала звенящим от болиголосом:

– Нужно же лубок какой-то сделать, опухло все...

– Очухалась? – усмехнулся Мазур. – Какой тамлубок, погоди-ка... Стой спокойно.

Он моментально зажал ей запястье мертвой хваткой, дернулдругой рукой. Вопль был слышен за километр. Увидев, что все в порядке, Мазуротпустил ее. Ольга отскочила, зло глядя, – прежняя, сердитая и прекрасная:

– Ошалел?

– А ты пошевели пальчиком, – сказал Мазур, откровенноскалясь. – Нет, ты пошевели...

– Сломан же...

– Пошевели, говорю!

Она осторожно шевельнула пострадавшим мизинцем, потом ужепосмелее согнула его, разогнула, удивленно глядя на Мазура, словно ребенок нафокусника, промолвила:

– Вроде и не болит...

– Ну естественно, – сказал он, осклабясь. – Я жене законченный садист, чтобы ломать пальчики любимой и желанной жене. Я его,звезда моя, всего-то вывихнул, а потом вправил... Но ведь прекрасно действует,согласись?

– Скотина ты, адмирал... – строптиво бросилап р е ж н я я Ольга. – Ой, скотина...

Мазур подошел, поцеловал ее в мокрую щеку и сказал:

– А это уж с какой стороны смотреть...

Ольга оглянулась. Они стояли на неширокой дороге, утопая пощиколотку в липкой грязи, весь мир, казалось, состоял из этой просеки, мокрыхдеревьев по обочинам и нависшего над острыми верхушками серого неба, откудабезостановочно лило. Град Китеж давно скрылся за поворотом, словно его и небыло.

– Пошли? – преспокойно спросил Мазур.

Вздохнув, Ольга поежилась и двинулась вперед.

...Нельзя сказать, что они тащились, но, безусловно, непохоже на нормальную ходьбу. Каждый километр словно бы налипал на ноги пудамираскисшей грязи. По обочинам удавалось пройти не везде, очень уж густо стоялидеревья, да и грязные комья, в которые превратились кроссовки, скользили потраве так, что проще было махнуть рукой, плюнуть, выматериться – и дальшешлепать по размякшей колее. Дорога петляла, плавными зигзагами огибая сопки. Несговариваясь, оба свернули, когда показался скудный малинник, и, равнодушнопринимая лившуюся на головы холодную воду, набивали рты. Голод этим, конечно,не утолили. Переглянулись и двинулись дальше. Ольгину депрессию как рукой сняло– и Мазур лишний раз убедился, что в иных обстоятельствах кнут неизмеримо лучшепряника...