Газета месячной давности, притом шантарская... Он привстална цыпочки, снял пахнущее мазутом ведро, моментально испачкал руки, но необратил внимания на этакие мелочи. Запустил туда руку, издал ликующий вопль.

Клад. Самый настоящий. Ведро таило несказанные сокровища –черную телогрейку, пропахшую соляркой, черный стеганый подшлемник, какойнадевают под каску геологи и лесорубы, тоже замасленный, но целый, с двумявязочками и лоскутом черной материи, прикрывавшим шею. И пачка «Беломора»– аж восемь папирос, правда, полувысыпавшихся, потому, наверное, и бросили...Табак отсырел, да где уж привередничать...

Он старательно, по щепоточке собрал табачок так, чтобыполучилось две более-менее нормальных папиросы. С невыразимым наслаждениемсделал первую затяжку. Щедро протянул Ольге вторую папиросу:

– Ты, случайно, не чувствуешь, как жизнь возвращается в твоеизмученное тело?

Она закашлялась, но старательно докурила «до фабрики»,подняла глаза:

– А чувствую, знаешь... Газета, правда, старая.

– Херня, – радостно сказал он. – Главное, осталисьнам не недели, а дни, гадом буду! Телогрейку мы тебе моментально приспособим,так-то теплее будет, и, я бы сказал, не в пример эстетичнее... Ну-ка, примерь.Как на тебя шито...

Телогрейка висела мешком – оба они уже изряднопохудели, – но все равно смотрелась после пережитого фраком от Кардена.

– Блеск, – сказал Мазур, поднимая большой палец. –Жалко, ведро замучишься от мазута оттирать, а то сварганили бы супчик... –Он с надеждой принюхался, осмотрел, но вынужден был признать, что кухоннойутвари не получится.

Старательно закрутил концы папирос, чтобы не просыпалосьбольше ни крошки, вновь поднял газету и пробежал глазами пару абзацев струдноописуемым, но приятным чувством возвращения к цивилизации.

– Ничего не слышишь? – насторожилась Ольга.

– Нет. А что?

– Похоже, ребенок плачет...

Он насторожил уши, старательно прислушался, махнул рукой:

– Глупости. Вот уж ребенку тут взяться неоткуда. Даже в видеМаугли...

И пошел вокруг импровизированной буровой вышки, высматривая,не попадется ли еще что-нибудь, полезное в хозяйстве. Как назло, ничего. И неслышно ни единого л ю д с к о г о звука – нишума мотора, ни бряканья посуды, ни голосов. Поблизости, во всяком случае,лагерной стоянки нет. Может, месяц назад и уехали...

Оглянулся, словно кто-то невидимый подтолкнул под локоть.Ольга уходила к лесу, вытягивая шею, словно прислушиваясь. Непонятно почемуМазура прошиб безотчетный страх, он вскрикнул:

– Эй, куда?!

– А ведь плачет... – отозвалась Ольга, не обернувшись.

И вдруг провалилась, нелепо взмахнув руками. Мазур рванулсявперед прежде, чем успел что-то осознать, слышал треск, но тут же все стихло.Под лопаткой так кольнуло, словно в сердце вошла обжигающая игла.

Он упал на колени на краю ямы, столь старательнозамаскированной лапником и тонкими стволиками высохших сосенок, что заметить ееи в самом деле было мудрено. Одним рывком расшвырял весь мусор, частьюпровалившийся вниз. И услышал испуганный, но, в общем, обычный голос Ольги:

– Прямо на голову...

Моментально отлегло от сердца. Он затейливо выругался вполный голос, заглянул. Шурф, конечно. Метра три глубиной. На дне – ворохветок, стенки отвесные, песчаные. Ольга стоит, задрав голову, таращится безособого испуга.

– Мать твою! – облегченно взревел Мазур. – Кудасмотрела?!

– Я успела за дрын схватиться, не упала – сползла...

– Поздравляю, – рявкнул он сварливо. – Ноги целы?

– Да все цело, перепугалась только...

– Перепугалась... До ночи бы там оставить...

– Ладно, виновата. Только ребеночек так явственно плакал...Ну вытащи.

– Прямо сейчас взял и вытащил... – проворчал он,медленно отходя от приступа страха и все еще ощущая незнакомое колотье подребром. – Ты тут все палки переломала, пока летела... Жди. Сейчас сосенкусрежу.

Метрах в двадцати увидел подходящее деревцо и направилсятуда, проламываясь через сухие корявые кусты. В несколько ударов срубилдвухметровую сосенку, смахнул верхушку. А потом остановился и спокойно выкурилпапироску – в воспитательных целях. Пусть пару минут покукует, чтобы нерасслаблялась...

Из шурфа послышался зов. Мазур ухмыльнулся, неторопливорастирая окурок о подошву. Вразвалочку подошел:

– Засиделась?

– Кирилл, а тут котенок!

– Кто?

– Котенок! В ветках прячется, сейчас достану... – голосдрогнул: – Ой! Кирилл, он на меня так фыркнул... Фурия настоящая!

– Отойди от него! – рявкнул Мазур, склоняясь над ямой.Он не понимал ничего, но помнил: в тайге не бывает ни котят, ни щенят – однид е т е н ы ш и...

Попытался рассмотреть в куче веток что-нибудь живое.

Молниеносно обернулся, управляемый не слухом, а инстинктомопытного бойца. Как раз вовремя, чтобы увернуться от длинного рыжевато-сероготела, пронесшегося рядом и затормозившего на самом краю ямы. Выпрямился,перехватив сосновый стволик обеими руками, – тело неосознанно поставилоблок.

А вот и мамаша... Здоровенная рысь уставилась на неготемно-янтарными глазами, расставив передние лапы, прижав уши, оскаливвеликолепный набор клыков. Котенок, бля... Для пробы Мазур легонько двинулконцом палки в ее сторону – рысь почти неуловимо переместилась, яростно моталсякороткий хвост, злое шипение в точности походило на вопль разъяренной кошки –вот только погромче раз в десять...

Отступать она не собиралось, сразу видно. Мазур прекраснопомнил, где оставил автомат, но добраться до него не смог бы. Или попробовать?

Шагнул в сторону, вращая палку веером. Такой способ защиты леснуюкошку чуточку озадачил, но ненадолго. Бесшумно двинулась за ним, чуть припадаяк земле, выбирая момент для прыжка. И сама сделала пару отвлекающих бросков,притворяясь, будто хочет зайти справа... слева...

Ольга притихла внизу – не могла не слышать, как оретрассвирепевшая мамаша «котеночка». Мазур экономно отмахивался, уже видя, чтонапоролся на серьезного противника, – чуть не пропустил удар лапой, тутнужно собрать все умение, всю ловкость...

Чертова подошва скользнула по траве. Он моментальновыпрямился, решил перейти в атаку. Палка мелькала в руках, сливаясь в туманныйкруг. Теперь отступала рысь, тоже крайне осторожно, шипя, рыча... ага!

Толстым концом палки Мазур перешиб ей лапу. Рысь взвыла,припала к земле, на мгновение словно улетучилась вся злость, она издалажалобный вопль – и попыталась прыгнуть.

Удар встретил ее в воздухе. Второй пришелся по голове. Рыськаталась по земле, завывая и брызгая кровью, Мазур, сам озверев, бил дальше, ноникак не мог прикончить. Спохватившись, кинулся к автомату, в несколько прыжковвернулся назад и, не в силах слышать этот вой, выстрелил в упор.