Деревья вдоль Тагенсвай нависали над проезжей частью, темно-зеленые листья приобрели пыльный налет позднего лета. Перед главным входом Королевского госпиталя лавандовые кусты в больших бетонных горшках сияли каким-то почти флуоресцентным сине-фиолетовым оттенком в утреннем свете, кислотно-желтый фантик застрял в углу велостоянки. Йеппе пришлось выпить три чашки кофе, чтобы проснуться, и теперь он смотрел, как окружающий мир несется на сумасшедших скоростях. Задирать голову, чтобы посмотреть на высокое здание, ему пришлось осторожно, иначе оно начинало заваливаться прямо на него. Он написал Анне уже два сообщения, хотя еще не было восьми. Он посмотрел на телефон – пока не ответила. Вполне возможно, она просто ждала возможности остаться в одиночестве на пару минут.

Он тащился в сторону Блайдамсвай, когда увидел бегущую и фыркающую на ходу Анетте.

– Говенный город. Мне, черт возьми, пришлось припарковаться чуть ли не у Треугольника. Я подавлена!

Подавлена! Йеппе настолько устал выражать сожаления по этому поводу, что готов был проспать лет сто. Он похлопал свою напарницу по плечу.

– Доброе утро. Давай сходим к ней. Она на обследовании в клинике нейрохирургии, через полчаса ей предстоит компьютерная томография.

– Ты в порядке? Какой-то странный у тебя вид, и глаза совсем красные…

– Я просто, кажется, подхватил простуду. Пойдем, нам на десятый этаж.

Они остановились, чтобы поприветствовать двух полицейских в форме, стоявших перед палатой, и вошли внутрь, преследуемые по пятам увещевавшей их медсестрой. Не слишком долго! Не слишком настойчиво! Пациентка только что проснулась и еще очень слаба. Забрав с ночного столика пару стаканов, медсестра удалилась шумно и энергично. Комната тонула в темноте из-за опущенных металлических электрожалюзи. Посередине лежала на койке Эстер ди Лауренти, глядя на них распахнутыми глазами. Ее голову опоясывал бинт, на шее красовался широкий пластырь. Грудная клетка обнажена и тоже обклеена пластырем. Челюсть и левая щека приобрели сине-фиолетовый цвет и опухли, она заговорила сквозь зубы в ту самую секунду, когда увидела их.

– Вы не в курсе, Грегерс благополучно прибыл на свою операцию? Будьте добры, проверьте, пожалуйста.

– Сейчас выясним, секунду. – Анетте вышла, чтобы найти у кого спросить. Йеппе сел на стул у изголовья и посмотрел на избитую женщину.

– Я… простите, что я… – К своему ужасу, он почувствовал, что к горлу подступает комок и голос становится глуше. Эстер положила свою мягкую ладонь на его руку и сжала ее. Йеппе кусал губы – вот он сидит и его утешает покалеченная жертва, о которой он не сумел как следует позаботиться. Он был в гораздо более глубокой заднице, чем думал. Быть может, когда все это кончится, нужно будет снова сказаться больным. Попытаться взять себя в руки.

Из-за угла послышались тяжелые шаги Анетте. Эстер отпустила его руку и с трудом приподнялась на локтях.

– Грегерс вовремя явился на ангиопластику и сейчас готовится к анестезии. Ваши друзья находятся здесь и все это время находятся с ним, так что он не один. А собаки перевезены в Эспергерде и прекрасно себя чувствуют, надо сказать.

– Спасибо. – Эстер осторожно опустилась на кровать. – Какое облегчение. Спасибо!

Анетте села на низкое кресло в углу и выжидательно посмотрела на них. Поскольку Йеппе молчал, она приступила к делу сама.

– Ничего, если мы зададим вам несколько вопросов? Вы можете отказаться отвечать, если сомневаетесь, что выдержите.

Кивнув, Эстер поморщилась от боли.

– Кто это? Вы его узнали?

– Да! Я узнала его. – Ее челюсть была обездвижена, но голос звучал так же спокойно и уверенно. – Это ваш собственный дактилоскопист, тот молодой, гладковыбритый.

Йеппе и Анетте обменялись взглядами в знак согласия. Дэвид Бовин.

– Где и как он с вами пересекся? Полицейский дежурил у вашего подъезда. – Ему не удалось обойтись без нотки самооправдания в своем голосе.

– На станции Эспергерде. Видимо, он преследовал меня от самого моего дома или от Королевского госпиталя и просто ждал, когда подвернется возможность.

– Почему было не… напасть на вас у вас в коридоре в пятницу? Если он этого хотел, почему было не сделать этого тогда?

– Я думаю, ему было важно показать мне дом, в котором он вырос. Заставить меня понять, какую боль я ему причинила, прежде чем меня убить.

– То есть в пятницу вечером он просто хотел вас напугать?

– Да, возможно. Ну или, может, еще не спланировал мое убийство. Ведь оно должно было быть зрелищным. Мое первое письмо, адресованное ему, наверное, спровоцировало его меня навестить, прежде чем он оказался готов… убить меня.

– Как он на вас напал?

– Он совершенно спокойно шел мне навстречу. На станции никого не было, было уже поздно. Я пыталась закричать, но словно онемела, слишком сильно испугалась. Он заткнул мне рот чем-то сильно пахнущим. Затем я очнулась в этом саду у моря. Сияло солнце, это меня сбило с толку, потому что я думала, что еще вечер. Чувствовала я себя неважно. Вокруг никого. Дом окружали строительные леса, но рабочих не было, выходные же. Можно попросить вас дать мне попить?

Анетте встала и налила в стакан воды. Эстер сделала глоток, откашлялась, отпила снова. При этом воды в стакане как будто не уменьшилось.

– Он был в ярости. Обезумел. Связал мне руки за спиной и посадил на корточки на отмели, бранил меня и угрожал ножом. А потом начал избивать.

– Бранил вас! За что?

– Он был абсолютно убежден, что я его мать. Что я отказалась от него при рождении и поэтому виновна в жутком детстве, выпавшем на его долю. Он обзывал меня последними словами…

Выдержав паузу, она взяла себя в руки и смогла продолжить. Они дали ей возможность выговориться. По ее щекам беззвучно потекли слезы.

– Он рассказал о Юлии и Кристофере. О том, как он издевался над ними и потом убил. Он хвастался, называя свои действия искусством. Презирал их за страх.

– Он как-нибудь объяснил почему? – Йеппе откашлялся, словно избавляясь от остатков комка в горле. – То есть, почему он их убил?

– Нет. Я должна была умереть, потому что ему надо было мне отомстить. Потому что я его мать и уклонилась от своего долга. Но он не сказал, почему Юлия и Кристофер… – Из ее горла вырвался какой-то умоляющий стон, похожий на визг щенка-попрошайки. Она попыталась прокашляться. – Но он упомянул Эрика.

– Эрика Кинго?

– Да, он говорил об их общей миссии, что-то в этом роде. Я так и не поняла. Он ведь был ассистентом Эрика, но этот проект, тут была какая-то связь с… с убитыми. Что-то со мной. Он собирался распороть мое тело; сказал, что я стану его последним произведением искусства. Его шедевром.