– Когда почти весь Энск был захвачен фашистами, – продолжил неспешное повествование настоятель, – генерал Пауль Обендорф назначил комендантом города некоего Алоиза Козински. Приказ об этом назначении до сих пор хранится в нашем краеведческом музее, но это так, к слову. Так вот Козински действовал поначалу в рамках непосредственных своих обязанностей: издавал указы о принудительном освобождении жилых помещений, сдаче крупного рогатого скота, запуске в работу мельницы и тому подобные. Однако вскоре переключился исключительно на монастырь и его окрестности, даже резиденцию свою туда перенес.

Сразу вслед за его переездом в монастырских башнях расквартировалась венгерская саперная рота, приступившая по приказу Козински к масштабным раскопкам. Полонское землячество, естественно, всполошилось, резонно заподозрив, что немцу известно об их сокровенной тайне. Подозрения еще более усилились, когда выяснилось, что «немец» отлично говорит по-польски. А уж когда тот, выпив однажды лишку, проговорился, что приходится двоюродным племянником правившему в Киеве во времена Первой мировой войны украинскому гетману, поляков и вовсе охватила паника. Оно и понятно: кому ж хочется, чтобы легендарную реликвию, бдительно охраняемую на протяжении столетий, немцы вдруг нашли и вывезли в Германию?!

Но вскоре из штаба южной группы войск коменданту пришел приказ отыскать на территории монастыря баллоны с крайне необходимым рейху взрывчатым реагентом. В приложенной к приказу ориентировке говорилось, в частности, что баллоны могут быть спрятаны в монастырских подземельях, и настоятельно рекомендовалось при обнаружении оных выставить подле них круглосуточный караул вплоть до прибытия специальной команды из Ростова-на-Дону. Узнав об этом от привлеченных к вывозу выкопанной земли местных жителей, поляки несколько успокоились.

Козински и впрямь вынужден был перебросить на поиски пресловутых баллонов бóльшую часть саперов, которые, по совету все тех же местных жителей, принялись копать траншею у южной стороны трапезной. В те же самые дни в небе над окрестностями Энска были замечены парашютисты, и капитан Алоиз Козински всерьез обеспокоился: их появление грозило либо скорыми крупными диверсиями, либо масштабными налетами партизан. Тогда, вспомнив, что лучшая оборона – нападение, он решил нанести удар первым, тем более что накануне саперы и в самом деле докопались до сводчатого каменного купола какого-то подземного сооружения. Посчитав, что приказ штаба им почти уже выполнен, гауптман Козински отправил все имевшиеся в его распоряжении боевые силы в лесной массив близ Черногрудина.

Большую помощь в исполнении задуманного ему оказало неожиданное подкрепление. Направляясь к фронту, небольшая румынская часть с двумя бронетранспортерами и десятком грузовых машин сбилась из-за сильного снегопада с пути и крайне удачно вышла к посту немецкой охраны ровно за шесть часов до начала операции. Козински тотчас приказал забить трех коров, накормил союзников до отвала, и румынский командир не раздумывая дал согласие на участие в облаве. Помогла замыслу коменданта и погода: аккурат перед началом выдвижения карателей в Черногрудино внезапно усилившийся западный ветер принес обильную низовую пургу. Под прикрытием этой метели сводный отряд примерно из трехсот человек и смог приблизиться к пункту назначения совершенно незаметно.

Эффект внезапности однако испортили румыны: с целью пополнения запасов пропитания они принялись громить сельские дома и хлева, беспорядочно паля по обезумевшим от страха курам и поросятам. Офицеры, правда, быстро призвали их к порядку, но передовое партизанское охранение, базировавшееся в пастушьей будке на опушке леса, уже встрепенулось и отправило гонцов в располагавшийся в полутора километрах лагерь. Там быстро все поняли и спешно собрались в путь, благо лошади были запряжены заранее: тот самый комиссар Лукавец, прибывший в отряд накануне, еще вечером предыдущего дня принял решение передислоцироваться двумястами километрами севернее.

– А мне кажется, – встрял я, устав от слишком затянувшегося собственного молчания, – что партизанского отряда как такового не существовало. По моим сведениям, в черногрудинских лесах скрывалась группа мирных гражданских беженцев. Допускаю, конечно, что имелась среди них и пара-тройка военных, но в массе своей они воевать не умели. И подозреваю, что первыми обнаружили их отнюдь не немцы, а наши же парашютисты-энкаведешники, заброшенные в Энск с целью организации диверсий в тылу врага и снабженные для этого определенным запасом трофейного оружия и взрывчатки. А поскольку я нашел их оружие в непромокаемых прорезиненных мешках и с хорошо сохранившейся смазкой, они, видимо, даже распаковать его не успели…

– Похвальная осведомленность, – улыбнулся в бороду Красновский, – однако подкреплена одними лишь догадками. На самом деле парашютисты прибыли в город с иной целью. Да-да, им, как и Алоизу Козински, было поручено разыскать секретные баллоны с химическим газом! При благоприятном стечении обстоятельств надлежало вывезти эти баллоны из Энска тотчас после предполагаемого скорого отступления немцев, а в случае возникновения опасности – взорвать на месте вместе с оккупантами.

– Почему же не догадались сделать это до того, как немцы город заняли?

– Трудно теперь сказать. Может, и собирались, да накладка какая-нибудь вышла. Сам ведь знаешь, какие дела в стране до войны творились: людей по малейшему подозрению прямо на улицах хватали и на допросы с пристрастием, то бишь с пытками, волокли. Вот и зависли в Энске почти полтонны газов до сегодняшних дней…

– А откуда вы, интересно, столь досконально о событиях тех лет знаете? У меня, признаться, создалось даже впечатление, что вы сами в сорок втором здесь воевали.

– Шутить изволишь? – нарочито серьезно погрозил мне пальцем Красновский. – Да нет, батенька, все гораздо проще. Дед мой той парашютной группой командовал, чтоб ты знал! – (Я тотчас вспомнил прочитанную еще в Москве короткую интернет-заметку об уроженце города Энска – Герое Советского Союза Виталии Михайловиче Красновском, и подумал: «Вот так сюрприз!».) – Ему даже года через полтора, уже после выписки из госпиталя, вручили за ту операцию Звезду Героя! – гордо добавил настоятель.

– За что?! – поразился я. – Баллоны-то ведь их группа так и не вывезла!

– Ну так они ведь и немцам не достались! – парировал собеседник. – Вот и получается, что задание правительства группа выполнила.

– А что, ваш предок причастен к затоплению баллонов в пруду? Тогда почему же их не извлекли со дна сразу после войны, например?

– Не перебивай, если историю до конца услышать хочешь! – повысил голос Роман Данилович. – Ситуация тогда в окрестностях Черногрудина сложилась печальная. В результате проведенной комендантом Энска облавы партизанский отряд и примкнувшая к нему парашютная группа были рассеяны либо уничтожены практически без оказания сопротивления со стороны последних. Более того, четырех парашютистов, в том числе моего деда, немцам удалось взять в плен. На следующий день их должны были отправить на допрос к офицерам СД, но окрыленный успехом Алоиз Козински решил допросить задержанных лично. Так уж получилось, что первым к нему привели именно моего деда. Допрос продолжался всю ночь, причем после первых же десяти минут общения с пленником комендант почему-то выгнал переводчика, даже не объяснив тому причины. А утром, вместо того чтобы отправить пленных в надлежащее ведомство, Козински распорядился доставить их под усиленным конвоем в монастырь и запереть в башне, известной ныне под названием «Копилка».