– Еще раз говорю. – Первый милиционер длянаглядности хлопнул по спинке сиденья своей газетой. – Чем скорее с вамиразберемся, тем скорее пойдете по своим делам. Ну – имя, фамилия, адрес?

Марина Алексеевна глубоко вздохнула, пытаясьприйти в себя. О господи… Сволочи, сволочи проклятые! Но в одном прав этот гадс газетой: время уходит. Нельзя тратить на них время! Лёля… Лёля по-прежнемуможет надеяться только на нее. Седой сбежал, но с этим придется смириться. Искорее, скорее ехать домой, где в почтовом ящике…

Она прижала ладонью бешено скачущее сердце.

– Нечаева Марина Алексеевна, – выдавила,не узнавая своего голоса: мертвым он был, еле слышным. – Адрес: улицаПровиантская, 20, квартира 127.

Инспектор взял рацию и повторил данные,попросив какого-то Кирюху проверить их поскорее.

Воцарилось молчание. Марина Алексеевна тупосмотрела на людей, бегущих через дорогу к остановке, абсолютно игнорируяпереход, который располагался в двадцати метрах. Некоторые шарахались, завидевмашину ГИБДД, некоторые ее просто не замечали.

А эти, в форме, сидевшие рядом с МаринойАлексеевной, очевидно, жили по принципу: за двумя зайцами погонишься – ниодного не поймаешь, и совершенно игнорировали прочих нарушителей.

Рация затрещала. Марина Алексеевна неразобрала ни слова, но маленький инспектор сдвинул фуражку на затылок:

– Нету такой? Точно? Нечаева… Провиантская…Слышь, Серый, нету, говорят, такой женщины по такому адресу.

Милиционер с газетой вздохнул и укоризненнообернулся к Марине Алексеевне:

– Вы что, не могли получше придумать? Зачемголову морочите?

– Не может быть, – пробормотала она,чувствуя, что бледнеет. – Это какая-то ошибка! Я на самом деле живу наПровиантской, дом 20, квартира 127. – И забормотала, потеряв голову отужаса, что ее сейчас заберут в милицию, задержат на трое суток, по закону имеютправо, и неизвестно, что произойдет за это время с ее семьей. – Я преподаюв университете, муж тоже, он болен, это ошибка, попросите еще раз проверить!

Зажала рот рукой, чтобы не закричать истерически.

– Да ладно, Серый, – сказал примирительноинспектор, поглядывая то на нее, то на своего напарника. – В самом деле,всякое бывает. Не расслышал Кирюха или не понял чего-то там. Или компьютерзаело… Может, обойдемся без протокола? – Добрый ты у нас, – проворчалмолодой милиционер и глянул исподлобья на Марину Алексеевну. – Так и быть,ограничимся штрафом. Сто рублей давайте – и идите. Деня, выпиши женщинеквитанцию.

Марина Алексеевна сунула руку в боковойкармашек сумки, и на миг ее обдало жаром: подумала, что денег нет, что всеотдала за ту записку. Нет, вот сотня. Последняя. На автобус до дому и обратно вдеревню не остается ни копейки, но это ерунда, дома деньги есть, в серванте, ввазочке.

– Возьмите. Не надо никакой квитанции.

Маленький Деня небрежно сунул обратно в«бардачок» мятую книжечку квитанций, ручку – и совершенно иначе, бережно,уложил в нагрудный карман сотенную бумажку.

Милиционер с газетой, не взглянув на МаринуАлексеевну, открыл ее дверцу и мотнул головой: топай, мол, тетка!

Она выбралась, еле держась на ногах.Остановилась, устало отводя со лба растрепавшиеся волосы, вдруг утратив всякоесоображение: куда идти, в какую сторону ехать… Собственный адрес теперь казалсячем-то нереальным. Увидела троллейбус, подруливавший к остановке напротивоположной стороне дороги. Ее троллейбус, как раз до площади Свободы…

– На переход, женщина! – гаркнул кто-тоза спиной. – На переход идите, а то снова штрафанем!

И «Волга» ГИБДД, из которой только что вышлаМарина Алексеевна, вдруг рванулась вперед и исчезла в непроглядной далипроспекта Гагарина, бросив на произвол судьбы всех многочисленных нарушителейправил перехода улицы.

Лес по обеим сторонам дороги глухо шумел.Вокруг царила кромешная тьма, и ночное небо над деревьями казалось почтисветлым. Впрочем, кое-какой свет источали звезды. Луны сегодня не видно,скрывалась где-то за тучами. В воздухе опять веяло озоном, но туч для близкойгрозы было маловато, да и не похожи они на грозовые.

Лёля бежала вперед, то и дело взглядывая нанебо, хотя смотреть, конечно, следовало бы под ноги. Да что толку, все равноничего не видно. И это не какая-то там ухабистая проселочная дорога, а отличныйасфальт, без малейшей выбоинки. Ну да, чтобы лётали без помех такие хищные автоптицы,как та, которая ее сюда доставила…

В голову лезла всякая чушь, и Лёля покорноотдавалась этому пустомыслию. Сейчас годилось все, что угодно, лишь бызаглушить воспоминания о пробежке через сад в компании настороженных собак, опоисках кочерги, о пути по трубе, о неловких, лихорадочных попытках расширитьяму под решеткой, а главное…

Она еще до сих пор не вполне верила, чтовыбралась, не осталась лежать там, в подводной ямке, скорчившись в позе спящегочеловека – спящего вечным сном. Когда майка на спине зацепилась за прутья…когда Лёля вдруг уперлась головой в несдвигаемый камень… когда кочерга внезапновыскользнула из рук и канула невесть куда… Сколько раз Лёля успела проститься сжизнью за ту минуту, пока протискивалась под решеткой?

Смешно: это никак не могло длиться большеминуты, иначе у Лёли просто не хватило бы дыхания. А казалось-то…

Нет-нет, не вспоминать, не думать о решетке, обезбрежном, чудилось, разливе пруда, который вдруг возник кругом, о вязком,илистом дне, которое при каждом шаге к берегу все понижалось и понижалось, обострых камышовых листьях, которые исполосовали Лёлины руки… Она цеплялась закамыши, пытаясь удержаться, а топь тянула в глубину…

Нет. Не думать! Это уже было, это осталосьпозади. Надо идти вперед.

Лёля так измучилась, что даже не нашла силподумать об осторожности и добираться к деревне через лес. Она всю жизньпрожила в городе, страх перед плотной, шевелящейся лесной тьмой жил в ней сдетства, со сказок про Василисушку, которую послала злая мачеха к Бабе Яге, имимо нее вдруг проскакал черный всадник-ночь…

Лёля старалась держаться самой серединыдороги, не приближаясь к темным закраинам, откуда тянулись костлявыеруки-ветви, однако то ли страхов на сегодня было испытано уже слишком много, толи она к ним просто привыкла, но мысли постепенно становились все болеесвязными.

Впереди деревня. Что делать? Зайти? Сторонойобойти? Так и бежать трусцой по дороге? Но куда? А если следующее человеческоежилье покажется километров через сто? Далеко ли уйдет Лёля – измученная, голодная,дрожащая, а главное – совершенно не знающая, куда идти?