Чем больше я думала об этом, тем больше мелких признаковобнаруживала. Харизматическая личность; у нее способности убедить человека вчем угодно. Интересно, общение с людьми она контролирует с помощью духа? Апривязанность Адриана не следствие ли принуждения с ее стороны? Вроде бы у менянет основания радоваться, если это так, но... я радовалась.

Самое важное: чего Эйвери хотела от Лиссы? Влюбить в себяАдриана — это особая статья. Симпатичный, из могущественной королевской семьи.Внучатый племянник королевы, и, хотя члены королевской семьи правящего монархасразу же после его ухода не унаследуют трон, Адриана ожидало прекрасноебудущее, он всегда будет вращаться в высших кругах общества.

Но Лисса? Какую игру Эйвери вела здесь? Теперь поведениеЛиссы приобретало смысл — нехарактерные для нее вечеринки, перепады настроения,ревность, ссоры с Кристианом... Эйвери подталкивала Лиссу к самому краю,заставляя ее совершать ужасные поступки. Использовала особый вид принуждения,добиваясь, чтобы Лисса потеряла контроль над собой, отдаляла ее от тех, кто былей дорог, подвергала ее жизнь опасности. Зачем? Что хотела Эйвери?

Это не имело значения. Сейчас самое главное — выбратьсяотсюда. Я оглядела себя сверху донизу. На мне было изящное шелковое платье.Внезапно я возненавидела его как признак слабости. Я торопливо разделась ипринялась рыться в шкафу. Джинсы и тенниску у меня забрали, но, по крайнеймере, оставили куртку с капюшоном. Я натянула удлиненный зеленый свитер каксамую прочную одежду из имеющегося и почувствовала себя более дееспособной.Поверх надела куртку. Вряд ли я выглядела как крутой воин, но из всегогардероба эти тряпки больше подходили для нынешнего случая. Потом я приняласьмерить шагами гостиную, что обычно помогало думать. Правда, не верилось, чтоменя осенят новые идеи. Я не один день билась над этим, и все без толку. Итеперь ничего не изменилось.

— Проклятье! — Воскликнула я.

Выплеснув эмоции, я почувствовала себя лучше. И рухнула вкресло около письменного стола, удивляясь тому, что просто не швырнула его встену от огорчения.

Кресло покачнулось, совсем немного.

Нахмурившись, я встала и посмотрела на него. Все остальноездесь выглядело безупречным. Странность состояла в том, что кресло явно имелоизъян. Опустившись на колени, я обследовала его более тщательно. И вот на однойножке обнаружилась трещина рядом с сиденьем. Я удивленно уставилась на нее. Всямебель казалась на диво прочной, сделанной из цельного куска, без очевидныхсоединений. В этом я убедилась в первый день, когда колотила креслом по стене,но на нем не осталось даже выбоины. Откуда же взялась трещина?

Видимо, я была не единственной, кто швырял это кресло.

В самый первый день, сражаясь с Дмитрием, я побежала за нимс этим креслом. Он вырвал его и швырнул в стену. Больше я не обращала на кресловнимания, решив, что сломать его невозможно. Когда позже пыталась разбить окно,то использовала столик, как предмет более тяжелый. Моей силы оказалосьнедостаточно, чтобы причинить креслу ущерб, но силы Дмитрия хватило.

Я взяла кресло и ударила им по твердому, как алмаз, стеклу,отчасти надеясь, что, как говорится, смогу одним ударом убить двух зайцев.Ничего подобного. Оба не дрогнули. Тогда я ударила снова.

И снова. Вскоре я перестала считать, сколько раз колотила постеклу. Руки болели; я чувствовала, что оправилась еще не полностью. Этовыводило из себя.

В конце концов, после миллиона попыток, я осмотрела кресло иувидела, что трещина стала больше. Открытие придало мне сил. Я больше не обращалавнимания на боль в руках. Спустя долгое время услышала треск — отломиласьножка. Я взяла ее и удивленно оглядела. Разлом оказался не ровным, арасщепленным и острым. Достаточно острым, чтобы послужить колом? Я не былауверена. Зато имела возможность убедиться, что дерево твердое, и, значит,вложив в удар всю силу, я, возможно, смогу пронзить сердце стригоя. Это неубьет его, но ошеломит точно. Успею ли вырваться отсюда? Этого я не знала.Теперь я располагала хоть чем-то.

Я села на постель, приходя в себя после «сражения» с кресломи снова и снова швыряя свой рукотворный кол. Хорошо. Теперь у меня есть оружие.Но что оно мне дает? Перед моим внутренним взором возникло лицо Дмитрия.Проклятое лицо. Теперь все сомнения в этом отпали. Он — вот цель, которая напрашиваласьсама собой, первый, с кем нужно разобраться.

Внезапно дверь открылась, и я настороженно подняла взгляд.Поспешно затолкала сломанное кресло в темный угол, чувствуя, как меня накрываетволна паники. Нет-нет, я еще не готова. Я пока не убедила себя заколоть его...

Это оказалась Инна, как обычно, с подносом в руках ираболепным выражением лица. Тем не менее быстрый взгляд, который она бросила наменя, полыхал ненавистью. Не знаю, что ее так бесило; я ведь не причинила ейвреда.

Я подошла к ней как бы с намерением осмотреть поднос. Поднявкрышку, я увидела бутерброд с ветчиной и картошку фри. Выглядело хорошо — яведь давно не ела, — но бегущий в крови адреналин вытеснил аппетит на заднийплан. Я подняла на Инну взгляд, приветливо улыбаясь. Ее глаза буравили меня.

«Никаких колебаний», — всегда повторял Дмитрий.

Я и не колебалась. Набросилась на Инну, с такой силойшвырнув на пол, что она ударилась затылком. В первый момент она выгляделаошеломленной, но быстро пришла в себя и попыталась дать мне отпор. Однако наэтот раз я не была одурманена — ну, разве совсем чуть-чуть, — в конце концовгоды обучения и моя природная сила снова проявили себя. Я навалилась на неевсем телом, лишив возможности двигаться, после чего достала рукотворный кол,который до этого прятала, и приставила острый кончик к ее горлу.

Все происходило как в те дни, когда в темных проулках яприжимала к земле стригоев. Она не могла видеть, что мое оружие — всего лишьножка кресла, но когда я надавила острым концом на ее горло, она, без сомнения,почувствовала это. Что уж она подумала, мне неведомо.

— Код, — сказала я. — Какой код?

Единственным ответом мне был град непристойностей нарусском. Ладно, ничего удивительного, учитывая, что, скорее всего, она непоняла меня. Я мысленно пролистала ограниченный англо-русский словарь в своемсознании. Я провела в этой стране достаточно долго, чтобы хоть немногопополнить словарный запас. По правде говоря, он был на уровне двухлетнегоребенка, однако даже они в состоянии выразить свои мысли.

— Цифры, — сказала я по-русски. — Дверь.

Я надеялась, что произнесла именно эти слова.

Она не прекратила поток брани. Пришлось нажать коломпосильнее; проступила кровь, и я сдержала себя. Может, я и сомневалась, хватитли у меня сил проткнуть колом сердце стригоя, но вену человека? Запросто. Онаслегка заколебалась, по-видимому тоже осознав это.

И снова я прибегла к своему ломаному русскому.

— Убью тебя. Никакого Натана. Никакой... — Какие это слова?Вспомнилась церковная служба, и я понадеялась, что говорю правильно. — Никакойвечной жизни.