Реки когда потекут не в дол, а во мшистые горы

И Медведица вдруг, ярая, к водам сойдет,

Только тогда непритворно любовь разделит со мною

Хаза, кто золото губ всяким глупцам отдает.

27. На злоречивого[532]

Ты, на диких устах обладающий гибельным ядом,

Любящий зло, никогда за добро добром не платящий,

И не способный хвалить людей и достойных, и славных,

Адских свирепее змей, кабанов одичалых лютее,

Губы сомкни, я молю, и во всем достохвального кончи

Цельтиса ты уязвлять наносящими раны стрелами.

Не прекратишь, — так страшись, натянувши лук Аполлона,

Он подобающей песней со стрелами Феба отплатит.

28. К Яну[533]

Сколько мне этот сармат причинил, о Ян мой, страданий,

Коего множество раз Хаза добычей была;

Трижды, четырежды был осчастливлен я краковской девой,

Но у огня моего грелся блаженно и он.

29. К Трасону, о признаках любви[534]

Тайные с явными страсти ты хочешь любовные ведать,

Так получи, господин, добрые знаки твоей.

Цинтия бросит когда на тебя молчаливые взгляды

И зарезвятся когда взоры, во взоры вперясь,

На ногу нежно твою, что придвинулась близко, наступит,

Так ведь слепая любовь явственно требует ран;

Можешь еще и слова наблюдать... у других и другое,

Чувства и разум всегда явно присущи любви.

И цвет лица и лицо — для тебя вернейшие знаки,

10 Краска когда с белизной разом смешаются в нем.

Признаков этих верней есть обычно правдивейший признак,

Если в объятьях твоих милая дева молчит.

Но Хазилина, хитра, искушенная в наших уловках,

Знает, как ей обмануть наших сарматских мужей.

30. О враче Плавте[535]

Нашей подружке когда Плавт старался приладить пессарий,

Член его к лону ее близко притиснутым был;

Средство любого грубей, — от него здоровая дева

Наша щедрее струей кровь испустила свою.

31. К нему же

Хаза богов умоляет, чтоб милое дали потомство,

Но ты скажи, от кого может она понести?

Ведь говорят, что всегда не мил ей ее благоверный,

А остальные дружки явно бесплодны в любви.

32. О Крассе[536]

Двадцать монет золотых подарил за ночку приятель

Красс Хазилине, пленен страстью любовною к ней.

Ах, у меня никогда так много она не получит, —

Нет у меня таковых золотом льющихся рек.

33. К Батту о нем же[537]

Нашею Красс обладает подружкой, блаженствует с нею,

С тою, которая, Батт, только с тобой и жила.

Прежние чувства твои с презреньем теперь отвергает.

Есть и резон: у него больше гораздо монет.

34. К Хазилине

Мало тебе, Хазилина, что дома торгуешь собою,

Если от дома вдали твой пребывает супруг;

Ты на четверке еще по поместьям мотаешься в раже,

Чтобы товаром своим всех осчастливить селян.

35. О польском гороскопе, сулящем Венгрию (Польше)[538]

Некий сармат, воспылав к Паннонии ярой любовью,

Трижды, теряя бойцов, в царства вернулся свои.

Ты, коли можешь, слепец, гороскоп сочинявший, поведай:

Что ему звезды гласят о предстоящей судьбе?

36. О Казимире Первом, короле Польши[539]

Марсово племя алтарь водрузило святой лихорадке,

Чтоб италийским мужам меньше вредила она.

Польский король повелел в честь Дита возжечь восковые

Факелы, и оттого мягкою сделалась смерть.

37. О своей сарматской любви[540]

Вы все пытаете, други, какой я охвачен любовью,

Все это коротко вам дистих откроет сейчас:

Не было в северном граде бабенки блудливой дороже,

Также в Сарматии всей бабы доступней ее.

38. О доме Хазилины[541]

Сколько я видел жрецов, толпящихся в храме священном,

Столько же, вижу, и здесь наш обивает порог.

Прочь, говорю вам, ступайте: не те почитанья достойны

Боги, которых наш дом лишь и хранит у себя;

Нет: подъемлет ли Феб чело над восточной волною, —

Гость уже здесь и уже шлет за мольбами мольбы.

Взносится ль в кузове Феб по оси лучезарного неба, —

Гость Исиде тогда молится в песнях своих.

Станет ли Феб у столпов Геркулесовых в волны спускаться —

10 Целой толпою спешат в дом наш святые мужи.

В самую полночь один оставляет следы на пороге,

Гнева богов не страшась, блудную жертву творит.

О, в сколь священном, друзья, запираюсь я, Цельтис, жилище,

Если Венера и Вакх рады б отсюда сбежать.

39. О Венериных песнопениях в храмах[542]

Нет, песнопений не столько и Матерь Кибела имела,

Жертвы свершали когда в Риме годичные ей,

Сколько органы, гудя, издают, громогласные, звуков,

Песен, родящих собой ярые яды любви.

И от театра одним отличаются божии храмы:

Ноги здесь пляшут, а там ноги недвижно стоят.

Дивною песней когда оглашаются божии храмы,

Боги готовые внять, чистым внемлите мольбам.

И не Венерин огонь или яд пусть они возбуждают,

Но да возжаждут они радостей вышних небес.

40. Эпитафия девушке Катарине[543]

Я — это та, кто была среди девушек всех предпочтенной,

Здесь, Катарина, лежу под неприметным холмом.

Нравы достойные мне и красу подарили Хариты:

В теле юном, как дар мужу, — души чистоту.

Но когда близился день, чтобы мне сочетаться с супругом,