ведь он спрыгнул с тринадцатого этажа, – робко заметила Лиля.

– Дура, – сказал Вен-Вен. – Он не во двор спрыгнул, а в комнату. В пу-сту-ю комнату! В этом его трагедия.

Феликс сидел молча. Он уже понял, что эта игра не для него.

– Ну а ты что понял? – обратился к нему Вен-Вен. – Кто тебе больше понравился?

– Оля, – сказал Феликс.

– Почему?

– Она меньше говорит.

– Где-то ты прав, старик, – сказал он. – Чем меньше слов, тем труднее сыграть характер. Тут всё, понимаешь, держится на настроении. Но для Оли мы подыщем настоящую девочку. А как тебе понравились остальные ребята?

– Никак.

– Это почему же? – с недоумением спросил Вен-Вен.

– Они говорят не то, что думают.

– Но, старик, – сказал Вен-Вен со средним раздражением, – так и должно быть. Ты представь себе, что живёшь в таком же доме. Вы все жутко одиноки, вы стремились друг к другу. Но вас разделяют этажи. Неужели ты пройдёшь на чужой этаж, постучишь в чужую дверь и скажешь: «Приходите ко мне»?

– Пойду, – ответил Феликс. – А если меня исключат из секции, я не буду петь «та-ра-ри-ра-ра».

– Вон! – сказал Вен-Вен.

На этот раз никто Феликса не остановил. А разгневанный Вен-Вен так и не узнал, что провёл лучшую в своей жизни репетицию: он научил Феликса понимать, что разные люди могут думать об одном и том же по-разному.

К тому времени, когда так неудачно заканчивалась для Феликса репетиция, Борис обходил лагерь уже в третий раз – обходил без всякой надежды. В клуб он так и не заглянул, да Феликса там уже и не было. Борис был растерян: он не знал, что делать, что сказать Алексею Палычу и что вообще теперь будет. Борис мысленно перебрал всё произошедшее за последние дни и вины своей не нашёл: он ничего не сделал такого, чтобы Феликса отозвали. И всё же Борис чувствовал себя виноватым.

А Феликс стоял уже там, где его оставили, и, когда Борис увидел его, он обрадовался так, что даже разозлился.

– Где ты был, чучело космическое? – крикнул Борис, налетая на Феликса. – Я весь лагерь обыскал три раза!

– Там, – сказал Феликс, показывая в сторону клуба. – Меня девочка Лиля позвала играть. Я думал, что мы будем играть. Но она сказала неправду. Там был тренер Вен-Вен. Сначала он читал, потом рассказывал. Девочка Лиля говорила, что всё понимает, но я видел, что она ничего не понимает. Я ещё меньше понимал. Боря, если девочка Оля говорит: «Птицы, птицы, не пролетайте мимо…» – то почему это значит, что она хочет пойти к мальчику Коле?

Борис понял меньше даже, чем Феликс. Пьеса Вен-Вена в пересказе Феликса яснее не стала.

– Тебе голову не напекло? – спросил Борис, слегка встревожившись. – Какая Лиля? Какая Оля? При чём тут птицы? Что ты несёшь?

– Лиля настоящая. И тренер Вен-Вен настоящий. А Оля и Коля – на бумаге. Вен-Вен про них рассказывал, но на бумаге было совсем другое.

Борис вспомнил, что утром в столовой какая-то девушка объявляла о репетиции.

– Ты был на репетиции! – сообразил он. – Морковкин читал вам сценку и хотел, чтобы её разыграли. Запомни: играть можно не только в футбол. Играть можно на гитаре или на сцене. Всё это называется «играть». Морковкин не тренер, а культурник. Он здорово играет на барабане.

– Его зовут не Морковкин, а Вен-Вен, – возразил Феликс.

– Этого я не знаю. Зато я знаю, что он Морковкин. И ты к нему больше не ходи. Мне твоей самодеятельности хватает.

– Он меня выгнал, – сказал Феликс без всякой обиды. – Сначала он назвал меня стариком, а потом выгнал. Боря, разве я старик?

– Он назвал тебя стариком потому, что ты ему понравился.

– Тогда почему он меня выгнал?

– Наверное, ты что-то не так сказал. Ты ему не нагрубил?

– Нет. Я один раз назвал его на «ты», ему не понравилось.

– Ну и дурак, – сказал Борис, тут же спохватился, но слово уже вылетело. – Пора знать, что взрослых называют на «вы».

– Я давно знаю. Но я не думал, что он взрослый. Боря, почему ты…

– Хватит спрашивать, – прервал его Борис. – Я ничего не могу объяснить тебе про репетицию, если сам не видел.

На этот раз Феликс не послушался.

– Я не буду спрашивать про репетицию. Я хочу тебя спросить про другое. Ты мне всё рассказываешь, объясняешь слова. Ты всё время ходишь со мной. Почему другие ребята со мной не ходят и ничего не объясняют? Почему только ты один?

– Потому что я твой друг, – ответил Борис, радуясь тому, что Феликс не обратил внимания на «дурака».

– А у человека бывает только один друг?

– Бывает – и ни одного.

– А два друга бывает?

– Бывает и пять.

– Тогда почему у меня не пять?

Это был один из тех вопросов, на которые невозможно ответить. Борис не смог бы объяснить, почему у него до сих пор и одного друга среди ровесников не было. На такие вопросы обычно отвечают: «Спроси сам себя».

Но это тоже не ответ, а отговорка. Тем более нельзя было так ответить Феликсу. Он жил на Земле всего несколько дней. Ему не объяснишь, что друзей приобретают всю жизнь, а теряют за считаные секунды.

– Не знаю, почему у тебя не пять, – ответил Борис. – Просто так получается.

– А почему у тебя не пять?

– Мне больше никто не нравится. Кроме тебя, конечно.

– Теперь понятно, – сказал Феликс. – Мне понятно про тебя, но непонятно про меня. Мне нравятся все ребята.

– Даже Дегтярёв?

– Дегтярёв мне не нравится. Если я его увижу, то опять за тебя заступлюсь.

– Лучше не надо, – сказал Борис. – Он ведь сейчас ни к кому не лезет. Кончил свои вопросы?

– У меня есть ещё один.

Борис вздохнул. Феликс задавал вопросы о вещах, над которыми Борис никогда не задумывался. Но лучше было всё же ответить самому, чем ждать, пока Феликс начнёт спрашивать кого-нибудь другого.

– Давай. Только последний. Сегодня ты меня больше ни о чём не спрашиваешь. Договорились?

– Больше не буду, – согласился Феликс. – Мне непонятно… Ты назвал меня «чучело космическое»…

– Это была шутка.

– Ты назвал меня «дурак»…

– Тоже шутка.

– А Вен-Вен назвал меня «старик». Кто же я на самом деле?

– Я тебе объяснил: стариком называют человека, когда он нравится. А «чучело» и «дурак» – это шутливые слова.

– Нет, – твёрдо сказал Феликс, – это не шутка. Я уже знаю; шутка – это когда смешно. Ты не смеялся, а сердился. Это плохие слова.

– Вот чу… – сказал Борис, но вовремя остановился. – Вообще-то, ты прав. Слова не совсем хорошие. Если тебе их скажет кто-то посторонний,