– Вы хотите сказать, что он должен за полчаса найти… – ахнул учитель.

– Вот именно, «формулу цветка» – ни больше ни меньше.

* * *

В тёмной комнате с плотными шторами по-прежнему пахло земляникой. Горели свечи, отражаясь в зеркале на столе.

– Ну, что там, Мари? – шёпотом спросил булочник, осторожно приоткрыв дверь.

Гадалка словно не услышала. Она сидела перед зеркалом, прямая как палка, занавесив лицо волосами. Булочник на цыпочках подошёл к жене и уставился в зеркальный квадрат. Он увидел три свечи, угол стола, пронзительные глаза Мари… Гадалка повела плечом, и огоньки в зеркале дрогнули, качнулись в одну сторону и снова застыли по стойке «смирно».

Стараясь не скрипеть половицами, булочник отступил к окну, отодвинул штору и огорчённо махнул кому-то рукой. Ну что он мог поделать? Это ж Мари… Захочет – скажет, не захочет – тут хоть кол на голове теши! А как было бы хорошо заранее разузнать, кто будет победителем, и поставить на него… пятьсот? Нет, лучше тысячу! И получить…

Булочник боязливо покосился на жену – не подслушивает ли она его мысли? – и задёрнул штору.

Гадалка придвинулась к зеркалу, почти касаясь губами поверхности. Осторожно подула… Она видела что-то, и это что-то ей не нравилось.

– …А дальше – обрыв. Видно, судьбу не обманешь… – прошептала она, откинулась на спинку стула и замерла.

Туман в зеркале рассеялся. Огоньки исчезли. Вместо угла от дивана возникло нечёткое изображение большого зала – то ли дворец, то ли театр. Тоненькая фигурка в центре. Та самая девица… девочка. Рука с мелом тянется к доске…

– Ну, что там? – не выдержал булочник. – Я уж совсем было собрался ставить на Ригана, да на него все ставят. Если и победит, выигрыш будет с гулькин нос. А может, кто из середнячков? Тёмная лошадка? А, Мари?

Ответа он не дождался. Не отводя глаз от зеркала, женщина пошарила по столу. Не найдя того, что искала, опустила конец шали в чашу с водой и резким движением протёрла поверхность зеркала.

Словно от порыва ветра, три свечи на столе вспыхнули и погасли.

* * *

Бекки стояла за доской и кусала губы. Но это же низко, подло!.. Эту формулу ищут сто лет, это НЕЧЕСТНО! И все это понимают, и никто не вмешался, не запретил… Наверное, нельзя запретить – на это они и рассчитывали.

Она и сама не знала, кто эти «они». Слишком нагло вёл себя Леон. Просто так, без поддержки, он бы не рискнул…

Осталось двадцать минут. Чего она, собственно, ждёт? Нужно честно перевернуть доску и…

И уйти. Раз все они такие, на словах одно, а на деле… Вилли с Маритой не зря её предупреждали. Как она раньше не поняла? Ту контрольную – полуфинальную! Ей же они специально такую сложную подсунули! Думали, что срежется, да просчитались.

И Карл тоже промолчал. Неужели он примет свою победу? ТАКУЮ победу?..

А ещё она подумала, что всё повторяется. И что Маритина сказка про Кристофа и Глорию, может быть, вовсе и не сказка. Тогда, пятнадцать лет назад, они точно так же подсунули её отцу (а то, что Кристоф – её отец, Бекки догадалась давно) именно этот неразрешимый вопрос. Но он же знал ответ!!! Он не успел доказать гипотезу Румбуса, но вопрос-то касался только формулы!.. Той самой, из книги со звёздами.

Перед глазами снова встала страница с чёрно-белым портретом бородатого человека в профессорской мантии. Портрет она видела чётко, а вот синие чернильные значки на полях казались размытыми, как на плохой фотографии.

…А тут что? А может, всё-таки…

Нет. Слишком много всего произошло за последние три недели, на неё обрушилась лавина информации – одни тригонометрические формулы чего стоят! Волшебная формула, которую она знала наизусть, полиняла и исчезла – словно кто-то стёр её мокрой тряпкой.

* * *

Тихо было в зрительном зале и на сцене. Не скрипел мел по доске, словно там, за доской, и не было никого.

Отрешённо смотрел на пустую сцену Стив. Профессор Берринг хмуро следил за едва заметным движением минутной стрелки на настенных часах. Даже журналисты сидели молча, спрятав блокноты.

Тридцать пять минут ожидания – такой огромной паузы в спектакле не допустил бы ни один, даже самый смелый режиссёр. Однако зрители следили за пустой сценой так, словно на ней кипели страсти и решались судьбы героев.

За пять минут до срока за доской завозились. Что-то он там всё-таки пытается изобразить, этот чудик из провинции. Неужели не понимает, что на этой формуле не такие зубры поломали клыки?

Ме-е-едленно переворачивается доска. Без победного стука и скрипа. На доске – слова, записанные в столбик, как стихотворение. А может, это и есть стихотворение?..

Профессор Берринг поднёс к глазам театральный бинокль.

– Нич-чего не понимаю… – пробормотал он, передавая бинокль Стиву. – Какая-то Глория… прекрасная…

И вдруг…

Сразу ДВА вето! Два знака несогласия – один в партере, другой в королевской ложе.

– Это не ТОТ мальчик!!! Не Арон Кросс! – на весь зал кричит учитель, размахивая «запретительной» деревянной палочкой с решёткой на конце. – Это подлог!

– То есть как «не тот»? – хотел спросить профессор Берринг, но опоздал, потому что на учителя набросились журналисты.

Вопросы посыпались со всех сторон:

– Это правда не ваш ученик?

– Вы его не знаете?

– А кто же он?

– А где настоящий Арон?..

Распорядитель изо всех сил звонит в колокольчик.

– Господа, господа!.. Прошу вас! Извольте соблюдать порядок…

– Кто ты, мальчик? – взволнованно спрашивает молодая, очень красивая женщина с крохотной сияющей короной в высокой причёске. – Откуда тебе известно это стихотворение? Оно прозвучало всего один раз… очень давно. И больше нигде… никогда…

Бекки оборачивается на голос, растерянно пытается ответить на первый вопрос, но за первым следует второй и третий.

– А ты не помнишь конец? «Потому что…» – а дальше?

Запинаясь, Бекки отвечает на этот последний вопрос – просто потому, что он последний. И потому что после него возникла пауза.

– Я… я не знаю конца, но… Но я могу прочитать… если позволите.

Не дожидаясь разрешения, она нырнула за доску.

Зрители молча ждут. Никто не понимает, что происходит, и напрасно распорядитель делает вид, что всё идёт как надо.

Пауза длится недолго.

Не успела минутная стрелка перескочить на следующее деление, как раскрасневшийся дуэлянт появился на сцене. В руках у него большой конверт. Тот самый, полученный от Леона как дополнение к неразрешимому заданию. «Здесь – ответ на мой вопрос, – вот что сказал Леон, вручая ей конверт. – Вряд ли тебе это поможет, но так будет по-честному».