А дальше всё завертелось, как в калейдоскопе.

Били барабаны, и пели флейты, настоящие живые цветы летели на сцену, а зрители всё кидали и кидали букеты, всё махали платками и шляпами, а один господин по рассеянности забыл, что шляпу он оставил в гардеробе, и яростно размахивал париком.

Что-то говорил ректор… Кто-то хлопал её по плечу…

Голоса слились в неясный гул, и только отдельные слова пробивали стеклянную стену, отделившую её от бывших соперников и друзей.

«Ха?.. Послушай, Арон… То есть…»

«Эх братишка, братишка-а-а… Такое отчудил!..»

«Я говорил: с девчонками только свяжись…»

Кто это сказал? Кажется, Леон. Лицо обескураженное. Так ему и надо! Впрочем, его интересует главным образом один вопрос: засчитают ли его команде поражение? Ну, раз она не парень и вообще…

Засчитали!

А потом со всех сторон на неё набросились газетчики!

– Откуда ты знаешь математику?

– Кто тебя подготовил?

– Как тебе пришла такая мысль…

Бекки крутила головой, сначала пыталась отвечать, а потом наглухо замолчала. Стас Гудман ринулся в гущу осаждающих и за руку выдернул её из толпы, как морковку из грядки.

– Это для «Вындеркинда»! – решительно объявил он, увлекая «это» на балкон. – Уф! Ненавижу бумагомарателей! Поговорить спокойно не дадут… Ну, давай с самого начала. Откуда ты знаешь математику? Тебя кто-то готовил? Кто? Как тебе вообще пришла в голову такая мысль?..

Что-то ещё произошло. Что-то важное… Ах да! Мартин Краммер официально пригласил её в сборную для участия в Лондонском чемпионате. «Под каким именем?» – «Конечно, под своим!» – «А как же?..» – «Это я возьму на себя».

Мартин говорил с ней сухо, словно ничего не изменилось и она – такой же кандидат на участие, как все остальные. А ведь ей в первую минуту показалось, что он обрадовался. Наверное, показалось. Смотрит на неё, как… Вообще не смотрит! А ей так хотелось задать ему один вопрос…

– Ты ведь знал решение той задачи? Про мост с великаном.

Мартин ответил не сразу:

– Знал – не знал… Какое это имеет значение?

– Для меня имеет!

Неожиданно Мартин улыбнулся, и улыбка так шла ему, что Бекки почти забыла про свой вопрос.

– Не знал. Но догадывался. Но ты же не дал…ла мне ни секунды! Прыг-скок, ответ готов! Даже Гудман вмешался, думал, что мы все вылетим из академии!

– Я как-то не подумал… подумала… Я только хотела…

Бекки покраснела, смешалась, запуталась в глагольных окончаниях.

Господи, ну почему всё вдруг стало так сложно?..

А Мартин, уже не скрываясь, смотрит на неё очень внимательно, словно стараясь запомнить. И вдруг хохочет – совсем не по-мартиновски.

– А знаешь, кто больше всех расстроится? Бардовская кузина Алина! Она же тебе ещё как симпатизировала!

– А…

– А я – нет, – отрезал Мартин, и было непонятно, к чему относится это короткое «нет»: то ли Мартин не расстроится, то ли он ей не симпатизировал…

А калейдоскоп продолжал крутиться, и с каждым оборотом разноцветные стёкла складывались в новую картинку.

В роскошной гостиной в доме ректора пылал камин и горели свечи, а пушистые ковры на полу заглушали шаги.

Гриффин жил по-холостяцки, без излишеств, и Бекки привыкла к спартанскому образу жизни. А тут картины в тяжёлых рамах, слуги в ливреях, бесшумно вырастающие у неё за спиной… К тому же слово «ректор», такое официально-холодное, давило на неё, как сургучная печать.

Взрослых гостей было пятеро: Стив с Беррингом, Гриффин, тот мужчина в офицерском кителе и ещё один господин в помятом смокинге, Артур Фишер. Или Фушер? Так, кажется, представил его ректор.

Пока что никто её ни в чём не обвинял. Даже Гриффин улыбался вполне добродушно. А профессор Берринг всё твердил про «формулу Хеопса» и пытался растолковать всем, кто хотел его слушать, что решение, предложенное Бекки, гениально!

– Это какой Хеопс? Фараон, строитель пирамид? – заинтересовался мужчина в офицерском кителе.

Все, даже ректор, обращались к нему запросто, по имени, но для Бекки он оставался чужим и далёким, хотя и похожим на неё. (То есть это она – на него… Как странно… А говорили, что её отец погиб…)

Берринг только этого вопроса и ждал.

– Да нет, Хеопс – это шутка. Но решение-то верное! То есть формула всё-таки существует. Так? – Берринг обернулся к креслу, в недрах которого пряталась Бекки.

Кресло промолчало, а Бекки неопределённо мотнула головой.

– Формула действительно существует, – негромко сказал мужчина в офицерском кителе, рассматривая листок с уравнением. – Та самая… Без которой нельзя ни доказать, ни опровергнуть гипотезу Румбуса. «Формула цветка»!

Как по команде, все присутствующие посмотрели на настенные часы с маятником. В полночь истекает срок подачи работ. Если ограничиться заявкой и самыми общими выкладками, можно успеть…

Первым пришёл в себя Стив.

– Но на чьё имя? – отрывисто спросил он. – Даже если Румбус и ссылался на некую формулу, якобы ему известную, документов, подтверждающих его авторство, не обнаружено. Нет следов и самой формулы. Значит ли это, что Арон… то есть Бекки Гриффин… гм… может претендовать на приоритет?

Стив говорил всё это весело, глаза у него сияли, а карандаш в руке дрожал от нетерпения. Казалось, он забыл про три года затворничества, горы разорванных листов и мгновенные вспышки счастья, когда – вот сейчас, ещё секунда! – и решение будет найдено.

Бекки замотала головой. О чём он? Эту формулу она выучила наизусть, как попугай, а сейчас даже не сможет её воспроизвести! Начало помнит… смутно…

Гриффин вопросительно посмотрел на мужчину в офицерском кителе и поднял руку, прося внимания.

– Я думаю, пришло время всё рассказать, Кристоф. Речь идёт о важном научном открытии. Все эти годы я по твоей просьбе хранил в секрете «формулу цветка». Бекки наткнулась на неё случайно, ещё ребёнком. Никакого отношения к авторству она не имеет.

В гостиной стало очень тихо.

Стив замер. Артур Фишер внимательно рассматривал микроскопическое пятнышко на рукаве смокинга.

Гриффин помолчал, как бы раздумывая, продолжать или нет.

– История эта давняя: пятнадцать лет назад, как раз перед последним турниром, мой сын Кристоф…