Наконец прикончив кофе, я выбралась из машины, закуталась в шотландский шарф-плед и, зачем-то поставив машину на сигнализацию, отправилась в сторону особняка, предварительно закрыв за собой гаражные ворота.

Ирма занималась с репетиторами с девяти до двух с перерывами в пять минут и, если честно, я не понимала, зачем мне приезжать сюда к десяти, если в итоге я провожу с девчонкой всего четыре часа времени – с двух до шести. Первые четыре часа каждого своего рабочего дня я откровенно чувствовала себя любовницей босса, получающей деньги ни за что, однако следующие четыре часа я неожиданно остро ощущала, что на самом деле Дариан мне маловато платит за мою работу (да, именно такой контраст холода и жáра!). Уж слишком сильно грузила меня Ирма своими страдальческими монологами, которые в большинстве случаев были высасаны из пальца, и в суть которых я редко вникала, так как не отличалась пристрастием к психологическому анализу либо чрезмерному сочувствию. Единственное, в чём я могла посочувствовать девчонке, так это в том, что Дариан продал её кобылу – в остальном, включая её отъезд в школу-интернат, я не могла поддержать её состраданием, поэтому молчала. Да, у неё отобрали все деньги, которые она не заработала, да, у неё отобрали все безделушки, которые она не заработала, и да, её отправляют в закрытую школу, в которой она, наконец, повзрослеет. Но я не была чувствительна к подобным страданиям, даже не смотря на то, что у Ирмы просматривались явные признаки зарождающейся депрессии. Просто я не понимала, как можно было так сильно страдать из-за материальных благ, если только они, например, не могут спасти чью-либо жизнь, а только портят твою собственную, превращая тебя в чистого потребителя. В общем, с состраданием у меня всё было откровенно хреново. Поэтому я молчала, а Ирма, в свою очередь, наивно воспринимала моё молчание за поддержку, выливая на меня чан за чаном свои детские переживания, слёзы и сопли. Впрочем, я не была против – так я хотя бы чувствовала, что мне платят такие большие деньги не зря. Когда же Ирма рыдала над тем, что Дариан лишил её любимых туфель или маникюрного набора, я вообще считала, что мне явно недоплачивают.

Сегодня день начался так же, как каждый будний день прошедшей недели, за исключением того понедельника, в который Дариан отправил меня домой. Первые четыре часа рабочего дня я распивала чаи в компании Джины и Кристофера, после чего поднялась наверх к Ирме с подносом в руках. Зайдя с ним в оранжерею – здесь Ирма проводила всё своё время, не желая возвращаться в свою опустевшую комнату с голыми стенами – я поставила поднос на стол перед девчонкой и села напротив. Переведя взгляд с учебника по всемирной истории, она уставилась на рисовую кашу, затем перевела взгляд на меня, севшую в шезлонг напротив неё. Я посмотрела на Ирму и сразу же отметила в ней перемену. Было видно, что она уже сутки не плакала, из-за чего её глаза больше не выглядели заплывшими, а стали скорее высохшими, она побледнела на ещё один процент, из-за неудачного освещения её щеки казались впавшими, но главное сегодняшнее отличие в ней – это настроение. Она была сосредоточенно подавленой, а не рассеянно страдающей. Перемена была очевидна, но с чем она была связана я поняла лишь спустя мгновенье.

– На прошлый мой день рождения Дариан… – кусая нижнюю губу, начала Ирма, запнулась, но продолжила. – Дариан отвёз меня в Грецию. Мы неделю провели на островах, катаясь на яхте, рыбача и занимаясь дайвингом, а затем ещё сутки гуляли по Афинам. Он ещё ни одного моего дня рождения не пропустил. Однажды даже отменил крупную сделку ради того, чтобы провести этот день со мной.

– У тебя завтра день рождения? – повела плечами я. – Значит, завтра Дариан пойдёт с тобой на мировую.

– У меня день рождения сегодня, и Дариан с утра пораньше уехал в Лондон. Обедает в компании Роланда Олдриджа, основателя IT-компании “Freedom”. Об этом уже даже информация в интернете появилась, – с этими словами Ирма протянула мне свой мобильный с разбитым после стычки с Дарианом экраном, желая показать мне фотографии, на которых Дариан в компании Роланда Олдриджа входит в ресторан “The Capital”, обладающий двумя звездами Мишлена.

– Оу… – только и смогла выдать я, смотря на фотографию, на которой два красавчика, правда один уже женатый, заходят в ресторан в идеально чёрных костюмах.

Отстранив от себя разбитый экран мобильного, и подождав несколько секунд, я наконец произнесла:

– Доедай свою кашу и пойдём гулять.

– Я под домашним арестом, – решила напомнить мне Ирма.

– И что? Мы погуляем вокруг дома, – подняв голову к стеклянному потолку, за которым образовалась густая туманная поволока, спокойно произнесла я. – Дариан всё равно не узнает, он ведь обедает с Олдриджем, а даже если и узнает, что он ещё может сделать? Выпороть он тебя выпорол и что-то мне подсказывает, что вам обоим от этой порки впечатлений хватит на всю оставшуюся жизнь, так что повторяться Дариан не станет… Все личные вещи он у тебя конфисковал, оставив лишь мобильный, который, как думал, безжалостно растоптал, так что остаётся только сослать тебя в пансион пораньше, но это не так страшно, верно? Ты ведь уже морально подготовилась к своему отъезду. Так что ешь и пойдём прогуляемся.

За те четыре часа, что я провела на подвальном этаже в компании Джины и Кристофера (прошедшую неделю Крис приходил на работу всего дважды и сегодня решил явиться, чтобы слишком уж не наглеть), погода до невозможного быстро изменилась. Ветер не просто утих – на землю опустилась такая тишина, я бы даже сказала глушь, что казалось, будто нас накрыли колпаком, а вместо мороси всю округу окутал настолько густой туман молочного цвета, что в радиусе десяти метров вокруг себя невозможно было ничего рассмотреть.

Мы с Ирмой обошли дом и, перейдя дорогу, отправились в молодой яблоневый сад, разные части которого пронизывали ровные асфальтированные дорожки. Мы поднялись вверх на пригорок, спустились вниз и, завернув направо, прошли мимо огромного глиняного кратера, на краю которого мужчина и женщина лет тридцати играли с двумя лабрадорами – шоколадным и золотистым – и лишь позже я заметила, что с ними есть ещё девочка лет трёх, занятая ковырянием земли слишком длинной для неё палкой.

В итоге мы с Ирмой, спрятав руки в карманы, а носы в шарфы, прошли до самого дома так и не обронив ни слова. Идеальная прогулка, которой я не удостаивала себя достаточно продолжительное время, чтобы по-достоинству оценить её сейчас. Когда же мы уже поднимались на крыльцо, Ирма вдруг оборвала наше молчание неожиданным вопросом:

– За что он так со мной?

Окончательно взойдя на крыльцо, я остановилась напротив двери, спиной к девчонке, и, тяжело выдохнув, нащупала в карманах упаковку сигарет и зажигалку. За прошедшую неделю я ни разу не закурила, о чём вспомнила лишь сейчас и что сразу же решила исправить.

Затянувшись, я посмотрела на Ирму, стоящую чуть правее от меня.

– Ты могла умереть, – выпустив из лёгких прозрачный дымок, который сразу же смешался с туманной пеленой над моей головой, повела бровями я.

Ирма немного помолчала, а потом, после очередной моей затяжки, вдруг произнесла: