– Читала новости? Наркопритон, в котором на нас с тобой напали, сгорел до тла. Вернее, сгорел ровно один квартал. Тот самый, в котором мы стояли в тупике. – Услышав это, я замерла, неожиданно почувствовав тошноту. Ирма продолжила. – Если верить новостной сводке – при пожаре никто не пострадал. За сутки до этого притон накрыл наряд полицейских. После вывода всех людей квартал оцепили и уже спустя двенадцать часов в нём начался пожар.

– Гхм… – только и смогла прокашляться я. – Хочешь сказать, что это как-то связано с нами? – я знала, знала наверняка, что это было напрямую связано с нами, но мне не хотелось верить в то, что Дариан по-настоящему устроил чистку наркоманского притона. Не знаю почему, но верить не хотелось категорически. Может быть потому, что это звучало слишком опасно (о том, как это могло выглядеть в реальности я и вовсе не хотела думать).

– У меня ведь кроме Дариана никого больше нет, – сдвинув брови, резко сменила тему Ирма. – Думаю, если бы со мной произошло что-то страшное, его бы это сильно ранило. Но раны ведь затягиваются. Например, ты и Миша… – начала Ирма, но запнулась, неожиданно заглушив свою фразу своим же вопросом. – А почему ты не пошла её путём? У вас ведь у обеих была сильная психологическая травма, из-за произошедшего в той аварии. У тебя было всё даже сложнее – ты находилась в той машине. Почему ты, в отличие от своей сестры, не подсела на наркотики или алкоголь?

– Мне некогда было, – выпустив струйку дыма, с некой долей безразличия ответила я. – Я ходила к мозгоправу. Это занимало слишком много времени.

– Времени… – отрешённо повторила девчонка. – Дариан ведь сможет меня простить? Разве время не лечит? – спустя несколько секунд, спросила она и, кажется, я услышала приближение к нам чьих-то шагов, глухо раздающихся из глубины туманной дымки. Нет, мне просто показалось…

– Да, время лечит, – задумчиво сдвинув брови, признала я. – Главное не сдохнуть во время лечения.

Ирма, покусав губы, спустя две мои затяжки вдруг решилась на ещё один вопрос:

– Ты ведь не сдохла?

Продолжая всматриваться в туман (я уже не сомневалась в том, что шаги реальны), я невозмутимо и даже как-то отстранённо, дала свой короткий, правдивый ответ:

– Сдохла.

В моём ответе не было ни капли преувеличения или притворства, но если бы я знала, что мы стоим под камерой видеонаблюдения и Дариан уже сегодня вечером пересмотрит запись с неё, я бы так не ответила. Впрочем, я об этом так и не узнала.

Мы замолчали. Шаги в тумане тоже умолкли. Прошло ещё несколько секунд после моего ответа, когда Ирма снова решила заговорить:

– Но ты выглядишь такой сильной и несокрушимой, словно совершенно ничего не боишься.

Услышав эти слова я замерла, сжимая у своего правого бедра сигарету, зажатую между пальцами.

Так вот значит, как я выгляжу…

Сильная и несокрушимая…

Сильные не кричат по ночам от кошмаров. Несокрушимые не вопят один раз в год, как по часам, среди кладбищенских камней.

Задумавшись над этим, я перестала обращать внимание на звук возобновившихся в тумане шагов и, в итоге, пришла к выводу о том, что за эти десять лет тупой и острой боли я научилась одному весьма интересному, и до сих пор не заметному для меня навыку… Я так умело маскирую свою боль, что многие завидуют моему счастью.

Как только я пришла к этому выводу, в тумане начала проявляться человеческая фигура и уже спустя каких-то пять секунд я была уверена в том, что к дому подходит Дариан. Ирма, задумавшаяся над нашим разговором и в итоге слишком поздно заметившая его приближение, уткнулась взглядом в плитку под ногами, чтобы не встречаться с братом взглядом, я же, наблюдая за тем, как Дариан поднимается вверх по лестнице, меланхолично-безразлично поднесла к своим губам недокуренную сигарету.

Взойдя на крыльцо, Дариан, остановившись между мной и Ирмой, и, вместо того, чтобы взглянуть на именинницу, врезался в меня пронзительным взглядом. Ничего не говоря, он лёгким, но уверенным движением руки отобрал у меня сигарету, после чего открыл дверь в поместье и, зайдя внутрь, потребовал, чтобы мы зашли за ним.

До окончания моего рабочего дня оставалось всего лишь три часа, а я уже хотела, чтобы этот день поскорее завершился. И он бы, возможно, завершился быстрее, если бы по истечению своего рабочего времени я не решила зайти к Дариану, чтобы напомнить ему о дне рождения его сестры.

– Ей исполнилось семнадцать лет, – скрестив руки на груди, остановилась я не доходя до рабочего стола Риордана. – Это важная для неё дата.

– Я в свой семнадцатый день рождения застрял в пятичасовой пробке посреди Стокгольма, из-за чего опоздал на самолёт до Ниццы, где мой день рождения, в итоге, отпраздновали без меня. И ничего, как-то пережил.

Представив эту картину, я сдвинула брови, невольно вспомнив своё семнадцатилетие. Мишу стошнило праздничным тортом, из-за чего она полдня провела в уборной, а я, запершись в бывшей комнате своих братьев, весь день провалялась на кровати Джереми, то мысленно прося у него прощение за то, что в тот день он занял моё место в машине, то прислушиваясь к рвотным позывам Миши, доносящимся ко мне через стену. На следующий день я нашла в мусорном ведре положительный тест на беременность, после чего неслась с отцом через весь город, чтобы предотвратить задуманный сестрою аборт.

Я так глубоко ушла в мысли о тех днях, что не сразу заметила, как Дариан встал со своего места. Обойдя стол и сев на его край, он вдруг вывел меня из транса вопросом:

– Ты ещё что-то хочешь мне сказать? – спросив это, он скрестил на груди руки.

– Это всё, – уверенно, но всё ещё не до конца вынырнув из воспоминаний, ответила я, после чего развернулась и спокойно вышла из кабинета.

Или мой сегодняшний день был пропитан сонным безразличием, или я просто была безразлична к тому, что вокруг меня происходит. Я не заметила, как Дариан смотрел на меня, не заметила его борьбы с желанием подойти ко мне и даже не заметила, как он почти проиграл в этой битве. Наверное, всему виной был туман. Людям ведь всегда проще винить кого-то или что-то, лишь бы только не себя. Поэтому это не я была виновата в том, что в тот момент Дариан мне был совершенно безразличен. Это всё туман, осень и низкое давление в природе.

Свой день рождения отец не праздновал с тех пор, как умерла мама. И тем не менее, утром двадцать четвертого числа Пандора, на правах женщины, родившей любовь всей его жизни, принесла в его мастерскую клюквенный пирог с термосом со своим фирменным травяным чаем. Они просидели в мастерской ровно час, после чего Пандора заглянула ко мне. Я успела поздравить отца ещё в семь утра, во время пробежки увидев его выходящим из дома в сторону мастерской, так что напоминать мне о том, что и в этом году я должна поздравить своего папу с днём его рождения Пандоре не пришлось. Каждый год в этот день она названивала мне до тех пор, пока я не давала ей положительный ответ на один-единственный вопрос: поздравила ли я своего отца с его очередным днём рождения? В этом же году я с утра пораньше избавила себя от этой муки, поэтому Пандоре нечего было мне сказать, хотя она и напомнила мне (она почему-то твёрдо была уверена в том, что я этого не знаю), что моему отцу уже целых пятьдесят три года.