подозрение — а вдруг эта толстощёкая баба с глазами-пуговицами обчистила сейф и передала бумаги нужным людям? Ишь, как смотрит, наверняка что-то знает. От мыслей о том, в чьих кабинетах сейчас находится блокнот Кожухова, она едва не застонала. Скорее бы пришёл Савелий! Он что-нибудь придумает. Может быть, придётся бежать.

Вскочив, Ольга Петровна заметалась по кабинету, вновь перебирая документы — страницу за страницей. В письме к съезду РКП(б)[40]Савелий указывал на недопустимость однопартийной системы, писал о том, что некоторые вожди на местах превращаются в удельных князьков. Называл фамилии, в том числе и известные.

— Господи, где же блокнот?

Ольга Петровна поймала себя на том, что шепчет вслух давно стёртую из памяти молитву Богородице. Откуда вдруг? Горячие слова на губах капля за каплей растапливали ледяной панцирь на сердце, и начинало казаться, что тревога ложная, блокнот благополучно отыщется, а Савелий Кожухов с привычной ухмылкой взъерошит себе волосы и скажет с лёгкостью: «Дурёха ты, Ольга, вечно тебе страхи мерещатся. Гляди веселей!»

* * *

Тёмный и вьюжный декабрь сменил морозный январь, пронизанный короткими, но яркими бликами зимнего солнца. На Крещение холода выстоялись под сорок градусов, и на улицах то тут, то там запылали костры, возле которых всегда толпились прохожие. Пробегая через Невский проспект, Надя так замёрзла, что не удержалась и подошла поближе к пламени. Пожилой рабочий в засаленной одежде длинной кочергой поворошил головешки.

В лицо вязко пахнуло дымным теплом, и Надя на миг зажмурилась.

— Надежда Яковлевна, я не ошибся, это вы?

Она распахнула глаза и не сразу поняла, что высокий мужчина обращается именно к ней. На его длинном чёрном пальто выделялся красный шарф грубой вязки, накрученный поверх воротника, как нынче носят свободные художники.

Она безуспешно покопалась в памяти:

— Простите, но я вас не помню.

Он улыбнулся:

— Вы и не можете меня помнить, потому что нас не представляли друг другу. Я видел вас издали вместе с Сергеем Александровичем. Дело в том, что я его пациент. Слава Богу, бывший. Но бесконечно благодарен вашему мужу за помощь. Буду рад, если вы передадите ему поклон от Ильи Леонидовича Козина.

Наде показалось, что пламя костра внезапно вспыхнуло ярко-ярко, отчего стало больно глазам. Прежде чем ответить, ей пришлось проглотить ком в горле.

— Я не знаю, где сейчас Сергей Александрович. Он пропал в восемнадцатом году.

— Так вы вдова?

Сочувствие в голосе Ильи Леонидовича хлёстко ударило по нервам. Она возмущённо вскрикнула:

— Как вы можете такое говорить? Серёжа жив! Если бы с ним случилась беда, то я бы знала!

— Простите, ради Бога, я не хотел вас обидеть, — лицо Ильи Леонидовича приобрело беспомощное выражение, — но в наше время столько невозвратных потерь, что невольно сразу предполагается самое страшное.

Он протянул к костру руки в очень толстых варежках и, заметив её мимолётный интерес, пояснил:

— Я музыкант, боюсь застудить пальцы, поэтому вынужден носить несколько пар перчаток.

— Музыкант? — Надя посмотрела на собеседника новым взглядом, с некоторой долей восхищения.

— Бывшая первая скрипка симфонического оркестра, — объяснил он грустно. — Но вы знаете, мне повезло устроиться тапёром в кинотеатр.

Правда, во время показов я играю на фортепьяно, а не на скрипке, но выбирать не приходится.

— Я музыкальный работник в детском саду и тоже играю на фортепьяно.

— Это прекрасно! Значит, мы с вами родственные души, тем паче, что я тоже потерял жену в этой безумной круговерти новой жизни. — Он выпростал из шарфа подбородок, и Надя увидела молодое открытое лицо с приятной улыбкой под тонкой линией пшеничных усов.

Приблизившись вплотную, Илья Леонидович заглянул Наде в глаза:

— Надежда Яковлевна, вы разрешите мне вас проводить?

«Он слишком обаятельный, чтобы позволить себе продолжить знакомство, — с долей испуга подумала Надя. — У меня есть Серёжа, и никого другого мне не надо».

Она отрицательно покачала головой:

— Нет, не стоит. И кроме того, я очень спешу.

Она сказала заведомую неправду и сразу увидела, что он тоже это понял, но навязываться не стал, а покорно кивнул:

— Прощайте, Надежда Яковлевна, хотя кто ведает? Может быть, ещё встретимся.

— Прощайте.

Её уход больше походил на бегство, и половину дороги в Свечной переулок Надя почти бежала, задыхаясь от морозного воздуха, сковавшего город ледяным панцирем. Застывший снег хрустел под ногами со звуком ломающегося печенья. Поёжившись, Надя пожалела, что в голодный год обменяла меховую муфту на банку крыжовникового повидла, кислого до ломоты в зубах. Хотя, вероятно, то повидло спасло её от цинги.

Около Владимирской церкви Надя остановилась перекреститься на купола, по привычке успев попросить Господа за Серёжу. На ступенях стояла единственная нищенка с синими от холода губами. Надя пошарила в кармане мелочь:

— Возьмите.

За спиной она почувствовала чьё-то дыхание, и тихий голос негромко позвал:

— Надя, Надюша!

Она узнала бы его из тысячи, из миллиона, из миллиарда голосов на планете. Она узнала бы его даже в молчании. С остановившимся сердцем Надя медленно, как во сне, повернулась и упала в широко распахнутые руки.

* * *

Надя стала осознавать окружающее в пролётке. Впереди качался заиндевелый круп лошади в зелёной попоне и сгорбленная спина извозчика с поднятым воротником овчинного тулупа. Но главное — рядом сидел Серёжа — её пропавший муж, и бережно поддерживал за плечи. Произошедшее было столь нереальным, что она боялась пошевелиться: вдруг очнётся и окажется в плену миражей, как случалось множество раз за годы разлуки. Ведь слышала же она по ночам его осторожные шаги по комнате, словно бы оживал фотографический портрет на комоде.

Стянув зубами варежку, Надя провела рукой по щеке Сергея, кончиками пальцев ощущая тёплую влагу слёз на холодной коже.

— Ты плачешь?

Он схватил её в охапку и стал неистово целовать в лоб, в глаза, в губы, в платок — куда попало:

— Прости, прости, я не имел права вас оставлять одних.

Надя всхлипнула:

— Наших мам больше нет.

Лицо Сергея закаменело. Отстранённым взглядом он скользнул по проплывающим мимо домам с торчащими трубами от буржуек и тяжело сглотнул:

— Голод? Тиф? Испанка?

— Испанка. Я не смогла им помочь. Они обе в три дня сгорели.

— Их смерть на моей совести. — Сергей крепко стиснул её запястье. — Уехав, я поступил как предатель.

— Нет! — вскрикнула Надя. — Нет, нет и нет. Тогда бы ты тоже погиб! Ты не представляешь, что здесь творилось! Что ни день, то казни, расстрелы заложников. Тебя могли убить на улице просто потому, что кому-то не понравился твой вид или, наоборот, понравилась твоя одежда! Мы жили бы в бесконечном страхе за тебя. Да и