— В безопасное место, где сможем нормально поговорить и обсудить дальнейшие действия.

— А почему не домой? — растерялась Надя. — Правда, после уплотнения у меня осталась одна комната, но там вполне спокойно.

Уголок рта Сергея дрогнул в усмешке:

— Мне нельзя показываться в местах, где могут узнать. Я теперь американский гражданин с другой фамилией. И чтобы ты могла уехать со мной, нам придётся заново зарегистрировать брак.

— Тебя арестуют, — заволновалась Надя. Ей захотелось раскинуть руки и спрятать Сергея от ненужных взглядов, подобно птице, что отводит беду от гнезда с птенцами.

Он успокоил:

— Не посмеют. Я приехал как врач с группой специалистов, которые будут налаживать выпуск тракторов «Фордзон» на Путиловском заводе. Механизация России очень нужна, и Советы не станут ссориться с Америкой из-за рядового сотрудника. Кстати, ты согласна снова выйти за меня замуж и уехать в Америку? — Он взглядом нашёл её глаза, и Надя прочитала на его лице тревогу и ожидание.

— Серёжа, я уехала бы с тобой даже на Северный полюс.

— Ну что ж, — он пожал плечами, — можно и на Северный полюс. По крайней мере, увидим полярное сияние. Главное, что мы снова вместе.

* * *

— Товарищи комсомольцы, после работы всем собраться на митинг возле инструменталки! — сложив руки рупором, оповестила Катерина.

Чтобы никто не остался неохваченным, она пробежала по рядам работниц и через каждые несколько шагов повторяла: «Всем на митинг! Всем на митинг, посвящённому Международному женскому дню!» Сияя улыбкой, Катерина легонько приплясывала, словно собиралась прямо здесь, в цеху, отбить задорную кадриль в честь очередного митинга, которые шли непрерывной чередой едва ли не ежедневно.

К Фаине она подошла особо и пытливо заглянула в глаза:

— С прошлого мероприятия ты улизнула. Смотри, Файка, достукаешься. Исключат из комсомола — будешь знать.

Прежде чем ответить, Фаина с силой втиснула стержень в плотно утрамбованную песчаную массу.

— Меня ребёнок дома ждёт.

— Ой, знаем-знаем, какой ребёнок! — с хохотом перебила её Катерина. — Почитай каждый день на него у проходной любуемся! Хорош, врать не буду. — Согнув локоть, она шутливо ткнула Фаину под рёбра. — Признавайся, кто он тебе? Ухажёр или жених?

При всей своей доброте Катерина могла быть невыносимой. Фаина сердито глянула на неё из-под руки:

— Никто. Тебе что за дело?

— А меня, может, завидки берут! Надо же, Файка, тихоня тихоней и с ребёнком, а такого видного кавалера отхватила. Кстати, — Катерина вопросительно нахмурилась, — он партийный?

— Не знаю, не спрашивала, — сказала Фаина, чтоб отвязаться.

— А ты узнай да тяни своего кавалера к нам в организацию.

— Он не мой кавалер, — коротко бросила Фаина. Она почувствовала, что покраснела, и усиленно начала трамбовать форму: слишком уплотнишь или оставишь рыхлые места — будущая отливка выйдет в брак. Чтобы приноровиться к работе, пришлось долго постигать азы, и первый рабочий месяц оказался обильно орошён слезами от собственного неумения и боли в распухших пальцах. Фаина искоса посмотрела на Катерину за соседним столом и решила, что сегодня обязательно поговорит с Глебом: честное слово. Она уже много раз порывалась положить конец их непонятным отношениям, но каждый раз, когда видела его глаза и слышала его голос, с затаённой болью откладывала неизбежное на завтра, увещевая себя, что утро вечера мудренее, а сегодня не подходящее время для объяснений, но уж завтра обязательно…

При мысли о Глебе сердце в груди ворохнулось тёплым угольком, а душа замерла в тревожном и горьком ожидании предстоящего разговора.

* * *

Начало марта мело по ногам снежной порошей. Ледяные потоки ветра змейкой забирались под брюки и холодили щиколотки и колени. Пешеходы зябко ёжились, а те, в чьём кармане брякала копейка, не гнушались нанять извозчика и помчать с ветерком в блаженное тепло родного дома с чашкой горячего чая, а то и чего покрепче, чтоб вышибить из лёгких подступающую простуду.

Ещё вчера робкое весеннее солнце рассыпало по окнам золотистые брызги, а нынче вот поди ж ты, за ночь зима повернула оглобли вспять и мстительно погрузила город в сумрачную вязкую мозглость.

Достав из кармана часы-луковицу, Глеб щёлкнул серебряной крышкой и взглянул на циферблат. Одновременно со щелчком заводской гудок возвестил о конце смены, и из ворот потёк ручеёк людей в рабочей одежде. Первыми лёгкой стайкой выпорхнули девушки в красных косынках, за ними, не торопясь, с разговорами прошли пожилые рабочие. Заламывая на затылок картуз, промчался паренёк-мастеровой. В руке он держал булку и жевал на ходу. Дальше народ повалил густой толпой, которая через некоторое время снова превратилась в ручеёк, пока, наконец, ворота не опустели. Фаина всё не показывалась, и Глеб забеспокоился — была ли она на заводе. Не заболела ли она сама или Капитолина? Может статься, лежит дома одна-одинёшенька и некому позвать доктора или протопить печь. Он кинул обеспокоенный взгляд на трамвай, что приближался к остановке, плотно запруженной рабочими. Вскользь подумал, что подождёт ещё с полчасика, вскочит в следующий вагон и рванёт в Свечной переулок на разведку.

Переступив с ноги на ногу, Глеб поднял воротник и посмотрел на высокий купол Путиловской церкви на противоположной стороне улицы, где среди туч сверкал золочёный крест, цепями прикованный к полумесяцу в основании. Удивительно красивый храм в русском стиле походил на резной терем с затейливо выложенными узорами из красного кирпича. Помнится, его освящали лет пятнадцать назад. Тогда к отцу с приглашением на банкет приехал лично сам директор завода Смирнов — быстроглазый, живой в движениях, с волосами, чуть тронутыми серебряной патиной. Смирнов с отцом были на «ты», и как-то раз папенька упомянул, что неплохо бы было женить нашего оболтуса на смирновской дочке, та, мол де, хоть и не красавица, но умна и благонравна. Родители смертельно боялись заполучить в невестки какую-нибудь нигилисточку или, упаси Господь, алчную профурсетку из кафешантана. Глеб усмехнулся замёрзшими губами, но тут из заводской проходной вышла группа работниц, и он с облегчением рассмотрел среди женщин светло-серый платок Фаины.

Она тоже заметила его и рванулась вперёд, но тут же укоротила шаг и подошла к нему медленно, вроде бы как с неохотой.

— Опять вы?

— Добрый вечер. Опять я.

Эти слова повторялись изо дня в день и успели стать обязательным ритуалом, после которого они, не сговариваясь, замолкали и шли к трамвайной остановке, изредка перекидываясь ничего не значащими фразами о погоде или городских новостях.

Приноравливаясь к её шагам, Глеб поддержал Фаину за локоть:

— У вас сегодня грустный вид.

Повернув голову, Фаина перехватила многозначительный взгляд Катерины, вспыхнула, хотела безотлагательно сказать Глебу,