радостным волнением встречались побратимы по оружию. Один за другим прибывали Кудряшов, Левицкий, Кулик, Громыко, Пащенко, Ревуцкий, Бруз, секретарь Шевченковского запасного райкома партии Микола Ухо, секретарь Радянського райкома комсомола Георгий Синицын...

— Салют молодежи! — пожатием руки Ивкин приветствовал Синицына. — Радиоприемник работает?

— Нормально, Кузьма Петрович.

В комнате становилось тесно, некоторые выходили в коридор покурить. Оставляя гостей, Мотря Ивановна сказала: «Чувствуйте себя как дома», и пошла на дежурство. Оля уже патрулировала улицу.

Разговоры, разговоры... Как в мирное время, когда собирались на партконференции или совещания. Осведомлялись друг у друга о здоровье, повторяли трафаретное: «Что нового?», просили передавать приветы общим знакомым, поминали что-нибудь забавное из довоенного времени. Затем заговорили о событиях на фронте, о том, когда приблизительно будет освобожден Киев.

Дробный стук по столу, и разговоры мгновенно утихли.

— Товарищи, нас здесь собралось девятнадцать человек — члены подпольного горкома партии, секретари партийных и комсомольских райкомов, — начал Ивкин, оглядывая тускло освещенные керосиновой лампой знакомые, дорогие лица. — С целью большей конспирации таких многолюдных собраний в дальнейшем созывать не будем, но сегодня давайте почувствуем, что не фашисты, а мы настоящие хозяева Киева, что мы не забыли традиций своего народа торжественно отмечать революционные праздники. Сердечно поздравляю вас, друзья, с двадцать четвертой годовщиной Красной Армии!..

Эти слова были обычными: «товарищи», «революционые праздники», но как волновали они сердца собравшихся! Киев в глубоком тылу гитлеровской армии, фашисты огнем и мечом стремятся искоренить все советское, сама Украина для них не республика, а лишь один из «имперских комиссариатов», — и вот здесь, в оккупированном городе, в доме Мотри Ивановны Скрипник, вольно витает дух непокоренного народа, собрался городской комитет партии. Отношения меж людьми, обычаи, сама атмосфера собрания — все, как было недавно. Значит, гитлеровские оккупанты не всесильны.

— В годы гражданской войны наша славная Красная Армия, взлелеянная великим Лениным, — говорил далее Ивкин, — разгромила всех интервентов и внутреннюю контрреволюцию и утвердила на нашей земле первую в мире социалистическую державу — Страну Советов...

Каждый подумал, какой дорогой ценой далась советским народам победа в гражданской войне. За нее отдали жизнь легионы пламенных бойцов революции, выдающиеся полководцы Чапаев, Пархоменко, Щорс... За революцию пролил свою кровь и Ленин... Так можно ли допустить, чтобы все эти завоевания не отстояло нынешнее поколение строителей новой жизни? Нет, оно выполнит свою миссию.

Ивкин говорил далее об очередных задачах киевского подполья: создавать новые патриотические группы, вооружаться и усиливать удары по оккупантам, обезвреживать изменников, напомнил о необходимости строжайшей конспирации.

Затем присутствующие выступили с краткими отчетами. Слушая товарищей, Ивкин думал: «Мы идем словно по заминированному полю, и только самые волевые, мужественные не боятся идти этим путем. Да, их ничто не запугает, они до конца выполнят свой долг перед Родиной, перед партией, потому что они — коммунисты. Большая честь для меня быть руководителем этих людей. Сумею ли оправдать ее? Должен оправдать!»

Прощались, когда на улице была ночь. Многие остались у Мотри Ивановны до утра, кое-кто заночевал на своих временных квартирах на Зверинце, а некоторые, не обращая внимания на комендантский час, разошлись по домам; среди них был и Георгий Синицын. Подпольщики так изучили Киев, все улицы и переулки, подъезды и проходные дворы, систему патрулирования, что могли среди ночи обойти весь город, не наткнувшись на патруль.

Через две недели после собрания, 9 марта 1942 года, гестаповцы арестовали Мотрю Ивановну Скрипник и ее дочь Олю, квартиру разграбили. После победы над гитлеровской Германией арсеналец Михайло Скрипник вернулся в Киев, но его дом был пуст.

31

В седьмой раз Иван вынужден был отпустить Лизу к гестаповцу. Седьмой вторник. Об этом не хотелось думать, но каждый раз он переживал щемящее чувство ревности, жалости, обиды, взрывы бешенства, вспышки еще большей любви к своей названой жене. Теперь она была для него как рана, которая то и дело открывается и горит адским огнем. Так не может долго продолжаться.

— Лиза, — глухо начал разговор Иван, гладя ее маленькую головку. — Я хочу прекратить ваши встречи. Ты должна быть только моей.

— Что? — Она не успела настроиться на этот разговор.

Сколько можно ныть, толочь воду в ступе! И в прошлый, и в позапрошлый вторник она уже слышала: «Ты должна быть только моей», а что изменилось? Так она и будет ходить, как ходила. Если и нарушится этот распорядок, то лишь по желанию Ганса. Они с Иваном бессильны что-либо сделать.

— Ваня... — Разгладила его сбившиеся густые брови. — Я уже заметила, что больше всего ты переживаешь в тот день, когда я должна идти к нему. Потом уравновешиваешься, и мы живем спокойно до следующего вторника. Не мучь себя, Ваня. Ну, побуду я с ним один раз в неделю, то ж из этого? Разве после этого я хуже к тебе отношусь? Не давай воли своей фантазии, и все будет хорошо.

— Я положу конец вашим встречам, — мусолил свое Иван, не реагируя на ее доводы. — Но ты должна помочь не. Попытайся пригласить его к себе в гости. Скажешь, Иван поехал на села, а одной скучно.

— И что будет? — Лизина рука медленно сползла ниже, легла на грудь, как раз в том месте, где сердце.

— Я его здесь убью! — твердо ответил Иван.

Минуту, другую она молчала. Казалось, даже не дышала. Ее рука, лежащая у него на груди, будто задеревенела.

— Ваня, а мы тогда как будем?

— Мы уедем из Киева, в партизаны пойдем. Я все продумал.

Был у него еще и другой план. Приказать Лизе именем подполья, чтобы она уничтожила гестаповца в его номере. Это было бы проще. Но он пожалел ее. За это покушение она неминуемо поплатилась бы жизнью.

— Ваня, мы погибнем, — сказала она после долгой паузы. — Думаешь, он придет без охранников? Нас тут же схватят, станут допрашивать. Они все жилы вытянут из нас. Не делай этого, Ваня. Я тебе давно уже хочу предложить другое... Только не ругай меня. Может, впрямь глупость пришла на ум.

— Что именно? — насторожился Иван.

Лиза перевела дыхание.

— Я думала, Ваня, почему бы нам не выехать на запад? Пожить в Италии или во Франции. Говорят, там красивые города: Венеция, Рим, Париж... Мир огромен, а