понятиях можно выразить эту личность. Подчеркивается мысль о единстве человечества, что исключает мысль об индивидуализме:

«Личность – это внутренний мир, требующий реализации вовне. Слово exister (существовать) благодаря приставке ех- говорит о том, что существовать – значит развертывать вовне, выражать себя» (Мунье 1993: 63).

Личность как персонификационный акт предполагает столь же абстрактные символы свободы, творчества, ответственности, ценности, совести и пр. Персонализм всегда диалектичен, он толерантен к инакомыслящим. Мир как объект существует в своей целостности, но как таковой он является лишь в отношении к воспринимающему его сознанию (вне этого отношения мир может быть совершенно иным).

Согласно И «целое предшествует частям» и потому анализ вещей должен производиться «сверху вниз» – вплоть до мельчайших единиц целого, «элементов различения», которые представляют собою мыслимое, но не представимое (что вызывает «необходимость ипостазировать отвлеченности» – Карсавин); материя предстает диалектически как процесс, и в этом отличие И от Ф: процесс познания.

7. Исследование

Результаты исследования также понимаются по-разному.

Ф выставляет интенцию на научную истину с претензией на ее объективность; по существу это есть научная идеализация «схваченного»: типизация объектов индивидуального опыта в системе релевантностей (интересны совпадения со структурализмом даже в терминологии). Посредством интенционального акта Ф конституирует сознание и наделяет его содержанием, одновременно он конструирует реальность и структурирует сознание посредством символически значимых объектов («укладывать факты в умозрение» – Шестов, т.е. в схему); наука есть логика, мы создаем действительность по неким универсальным правилам, чтобы тем самым узнать наше знание в нами же выстроенной модели: это отнюдь не система, а систематика. Познание важнее знания, а потому созидается система научных абстракций, символов и значений, строится символический мир как средство защиты от ужасов жизни: «бытие для себя».

Множественность мировоззренческих позиций определяет для Э множественность функций: отношение важнее самого объекта. Истина оказывается не отношением мысли к действительности (поскольку Э исповедует возможность, а не действительность), а способ ориентации личности в изменяющихся ситуациях: истина предпочитается правде жизни. Бытие понимается как цепь неограниченных и непредвиденных актов сознания, отсюда драма сознания, абсурд или отчужденность личностей. «Наука кует цепи человеку», отсюда выступление против всяческих норм, признание безличности научного знания и «утилизация науки» в прикладных целях; важны не научные знания, а только личные мнения. Э отказывается от строго научного анализа сущности и существования человека, уповает на мистические силы и энергии (философия как религиозная антропология). Здесь также нет никакой системы, ее заменяет «открывающая систематика», т.е. не модель даже, а постоянно обновляющийся набор мнений. Подлинный человек находится в постоянной борьбе: он должен взять на себя ответственность и связанный с нею риск, не оправдывать свои действия ничем внешним, поскольку он лично имеет право выбора, и выбор его – он сам.

Для П не может быть объективной истины (панлогизм), и только союз науки и религии в состоянии постичь этот мир: знание вещи следует сопрягать с верой в абстрактные символы типа счастье, любовь, мораль и под. История человечества понимается как односторонний процесс развития личностного начала человека, понимаемого как его сущность. В полном соответствии с христианской эсхатологией личность понимается как микрокосм. Союз науки и веры признается и здесь, но только в том смысле, что к познанию подключаются эмоции и воля, творческая активность человека реализуется в реальном предметном мире, представая как целостное и ценностное его восприятие:

«познание всегда есть творческое овладение предметом и возвышение над ним» (Бердяев).

В принципе, П не отрицает возможности применения и научных методов (сциентизм), в том числе и к изучению человека, хотя

«сциентизм есть ложная и ограниченная философия» (Бердяев).

Мифологическое мышление никакое рациональное познание заменить не может, потому что миф дает знание целостное и цельное. Поэтому в изменениях П отрицает различные стадии и степени, говоря о скачке как диалектически данном результате всякого изменения. Самая важная категория для П – свобода, творческая активность человека определяется активностью личного сознания, богатством фантазии и воображения, несущих в себе позитивно окрашенные цели и замыслы: персонализм – это бытие духа во внешнем мире, а вовсе не духовная активность конкретной личности.

Для И категория свобода столь же важна, хотя и без преувеличений, свойственных персоналисту. Гносеология как теория истины должна ответить на вопрос, «как возможно, чтобы общее понятие имело отношение сразу к бесконечному множеству предметов», для чего необходимо исследовать и структуру предметов (поскольку они способны иметь общее) и систему понятий, «поскольку оно есть выражение общего» (Лосский 1919: 216 – 217). Идеал-реалист формулирует задачу интуитивизма как процесс совмещения структуры вещи с системой понятий об этой вещи, содержание с его формой, отраженной в сознании. Знание предстает синтезом сознания и познания.

«Истина есть объективный образ предмета, а ложь есть субъективный образ предмета».

Мир построен иерархически, и тогда система оказывается не организацией элементов, а упорядочиванием их; вообще

«наш опыт есть созерцание системности, упорядоченности мира, т.е. нечто противоположное логическому атомизму»,

свойственному феноменологу (там же: 136). В принципе всякая система возможна лишь там, где есть отношение между элементами, предстающими как члены отношения, но ясно, что «отношения принадлежат к области идеального бытия» (Лосский 1917: 20 – 22), и потому знание имеет только символический характер.

8. Результат сравнения

В принципе, можно было бы указать и другие различия (и сходства) между обозначенными направлениями идеализма в начале нашего века. Например, останавливает внимание различие в отношении к проявлениям личности. Персонализм однозначно исходит из я, а интуитивизм – из мы («глубоко укорененная форма бытия „мы“» – Франк 1915: 379). Но такие подробности уже неважны для наших целей.

Онтологические проявления интерсубъективизма вообще нас не интересуют, поскольку мы сосредоточились на проблеме познания в сознании. В дальнейшем мы воспользуемся этими сопоставлениями, признавая, что все термины и определения экзистенциализма связаны с первородным ему феноменологизмом, а таковые же у персоналистов заимствованы ими из интуитивистских теорий. Только феноменологизм и интуитивизм оказываются тут на первом плане как самостоятельные направления мысли, иногда вступавшие в конкуренцию, но все-таки не совпадавшие в основных своих постулатах.

«Проблема знания может ставиться двояко. – Или мы исходим из самого сосредоточия бытия, данного нам в нашем „сознании“, и стремимся из этого средоточия разрешить проблему знания и бытия; или же мы исходим из противостояния познающего инобытию, себя же помещаем – неизвестно где. Во втором случае и получается установка интуитивизма, последовательно развитая Н.О. Лосским. В первом же случае может проявиться склонность отожествить наше сознание с нашим