индивидуальным сознанием, или, вернее, самознанием, что и приводит к феноменалистической установке, как она, например, выразилась в некоторых тенденциях кантианства. Нам здесь существенны не исторические формы интуитивизма, а – существо и диалектика их основных идей» (Карсавин 1992: 91).

В привычных для нас терминах обозначим это коренное различие между кантианством и лейбницианством как различие между логицизмом и психологизмом: первый обращен к ratio, а второй есть ЛОГОС.

9. Современные представления

Оценить современные точки зрения на проблему еще предстоит. Накопилось много версий, однако заметно, что все они кружатся в замкнутом пространстве семантического треугольника. О чем бы ни говорил современный философ языка, он ввергает нас в омут нерасчлененной троичности, и вся задача как его, так и его читателя состоит в умении представить компоненты этого синкретизма аналитически. В известном смысле, это процесс совмещения дедукции с индукцией: схема готова, но эмпирические факты необходимо под нее подогнать.

Так, говоря о «трехмерном пространстве языка» и трех его парадигмах, сегодня утверждают троичность «рядов» сущего:

· чисто материальные ряды – вещи (из них вытекает «идея прогресса») –

· чисто концептуальные ряды – слова (из них последовательно вытекают идеи числа, божества и т.п.) –

· чистый концепт в сочетании с материей – «концептуализированные области», которые порождают культурные парадигмы, или эпистемы как наиболее общие идеи (Степанов, Проскурин 1993).

Это естественно. В XX веке завершилось постижение компонентов семантического «треугольника» и окончательно осознана функциональная сущность концептуального «квадрата». Теоретические разработки теперь ведутся одновременно с различных позиций, увеличивая число возможных точек зрения на объект. Они предстают сразу все и одномоментно. Например, Ю.С. Степанов, соглашаясь с тем, что направление исследования от языка задано «самим языком в его внутреннем устройстве» (Степанов 1994: 7), осуждает позицию от слова (реализм) за то, что согласно такой точке зрения воображаемый мир идей признается равноценным миру реальному, что якобы призывает к переустройству реального мира по идеальным принципам. Как совместить с этим принцип деятельностного сознания, неясно. Сам Ю.С. Степанов склонен вернуться к номинализму Аристотеля, к различию мира и универсума, введенному Лейбницем (там же: 13). Это определенно позиция нео-номинализма: отношение идеи и слова к вещи, данное «референционно» (там же: 15); в процессе деятельности мы либо преобразуем семантику, идя от идеи, либо вербально конструируем слово. Через образ-концепт автор хочет увидеть «мерцание имени», но при этом на первое место ставит коммуникативный аспект языка (в соответствии с традицией московской филологической школы: идти от предложения к слову, поскольку только «суждение структурирует действительность» (там же: 15). Но в основных своих трудах (Степанов 1985) он предстает как неоконцептуалист, его характеризует явная устремленность от знания (линия слово-вещь) к идее как цели (он говорит о телеологичности знака и идеи). Таким образом, здесь явное совмещение двух позиций. Сторонники такой точки зрения по мировоззрению – неоконцептуалисты (особенно отечественные романисты), а по методу – неономиналисты (влияние англоязычной философской школы).

Как видно из анализа развиваемой здесь идеи, неономиналисты и особенно неоконцептуалисты призывают к возвращению в концепт (типичная для московской традиции шеллингианская позиция «растворения мифа») и потому в узко лингвистических исследованиях сосредоточены на поисках этимона, принимая этимон за концепт (новый концепт оказывается равным старому, исходному). В результате для них знак остается неизменным, как и вещь. Эта антиисторическая позиция определяет полное невнимание к изменениям внешней формы, которая в таком случае признается абсолютной. См. толкования концепта «место» или этимологические разыскания в чередовании *merg- / *morg-, в которых не учитываются исторические преобразования внешней формы (например, закон Зупицы о чередовании g/z), так что, например, студно и стыдно оказываются разными словами (Степанов, Проскурин 1993). Это значит, что знак дан, а не задан. В таком перераспределении принципов и заключается различие между старым концептуализмом и новым. Это вообще различие, которое отражается в словечке нео: мир сотворен, а не создается.

Внутренняя замкнутость семантической триады и концептуальной квадрады и их отчуждение от субъекта (их остранение, воспользуемся «неловким» словом В. Шкловского) приводит к их онтологизации, и то, что прежде являлось предметом сознания и познания, теперь само оказывается готовой формой культуры – мира, созданного самим человеком. На смену «об-онтологиченной гносеологии» (еще один «неловкий» термин) приходит нечто новое: точка зрения субъекта выдается за основную ценность: проблема сознания и познания сменяется проблемой мышления и понимания.

10. Новые идеи

В отечественной литературе накопилось достаточно материалов такого рода, требующих вдумчивого рассмотрения и обобщения. Здесь отметим опередившие свое время работы Г.П. Щедровицкого (1995).

Его учение (а это законченное учение) слишком сложно категориально и со стороны понятийного (терминологического) аппарата – «содержательно-генетическая логика, или эпистемология» (там же: 466), операционально-деятельностный анализ понятий и знаний («образов»), своего рода психологические основания логического знания, которое обозначено как языковое мышление. Только языковое мышление делает до конца постижимой знаковую форму (там же: 23), поскольку представляет собою связь объективного содержания («вещи») и знаков («слов») (там же: 41) – это «связь замещения». «Квадрат», данный у Щедровицкого на с. 40 (по-видимому, напечатан с ошибками), легко свести к треугольнику, потому что «чувственный образ объектов» покрывает собою «чувственный образ знаковой формы» – и то и другое суть одинаковые «представления» некоторой вещи.

«Исследование строения языкового мышления предполагает сложное двуединое движение – сначала от формы к содержанию, а затем обратно, от содержания к форме» (там же: 4),

«достаточно описать одну – область знаковой формы, чтобы тем самым описать и другую», т.е. содержание (там же: 15).

Излагается московская версия философии языка: коммуникативный аспект предполагает создание знака говорящим и расшифровку этого знака слушающим; описанием языковой формы можно ограничить исследование, не прибегая к семантике.

Это понятно, поскольку

«как концептуалисты и реалисты, так и номиналисты, столь враждовавшие между собой в вопросе о природе общего, т.е. в вопросе об отношении знаков языка к действительности, полностью сходились между собой в понимании задач и предмета так называемой формальной логики, т.е. во взглядах на строение знаковой формы языковых выражений»

– в этом пункте нейтрализуются противоречия (там же: 17).

Таким образом, с позиции языкового мышления Г.П. Щедровицкий неономиналист, ибо с уровня познания (линия идея-слово) его интенция устремлена на вещь («номинализм понимал положение правильнее всех» (там же: 21), а с точки зрения деятельностного знания, он же – неоконцептуалист, поскольку с уровня знания (линия слово-вещь) его интенция обращена на идею («нормативно-деятельностный подход»).

Любопытно это настойчивое удаление-от-реализма столь привлекательного для русской ментальности: направленность на ratio, основанное на своеобразной двухполюсности языкового мышления (язык и мысль, мышление признаются за