потому он античеловечен <…> Задача экзистенциальной философии заключается в том, чтобы самый разум, интеллект вернуть к человечности» (Бердяев 1996: 18),

поскольку и

«истина не носит интеллектуального и исключительно познавательного характера <…> ее нужно понимать целостно, она экзистенциальна» (там же: 20).

«Целостная истина» доступна только реализму. В отличие от феноменологов, Бердяева интересует не значение как таковое, а глубинный смысл, «т.е. просветление тьмы бытия» (Бердяев 1991г: 26).

Феноменологизм

«совсем не спасает человека от релятивизма и скептицизма <…> Для того чтобы познавать предмет согласно феноменологической установке, можно совершенно отречься от человеческого (опять это взывание к человечности – основной мотив Бердяева. – В.К.), прийти в состояние совершенной пассивности, дать возможность самому предмету, самой сущности говорить во мне. Человек должен перестать существовать в акте познания. Познание происходит в сфере идеально логического бытия, а не в человеческой сфере» (там же: 28)

и хотя

«феноменологический метод возвышается над психологизмом и историзмом, он хочет прорываться к реальностям, к сущностям»,

тем не менее этики на нем построить нельзя, сам же Гуссерль

«создал метод, но ничего этим методом не открыл» (там же: 30).

Да и не мог открыть, поскольку этот метод помогает описывать явления, всего лишь фиксируя достоверность уже открытой другими сущности.

Феноменология, предупреждал (и справедливо) Бердяев, рискует превратиться в современную схоластику (Бердяев 1947: 33). Персоналистская установка самого Бердяева («трансцендентный реализм»: в основе бытия лежит не идея, но дух) приводит его к отрицанию «доминирования» объекта над субъектом, потому и позитивисты, и феноменологи для него

«трогательно сходятся друг с другом и в конечном счете отстаивают одну и ту же философию сказуемого без подлежащего»,

что

«сводится к идеям без носителя, без сущего».

Гуссерлианство – универсальная логика, удушающая дух, и

«мы должны живо протестовать против рационалистических попыток убить воззрение понятием» (Бердяев 1907: 155).

Убить воззрение понятием – это основная тревога Бердяева.

Однако

«живое не выносит логического деспотизма, созданного диктатурой отвлеченного разума. Рационализм гордится тем, что создает объект познания, но в объекте этом ничего не существует, всё умерщвлено, в нем лишь условные знаки. Если объект обусловлен субъектом (разумом), если в нем разум узнает свою собственную природу, то, очевидно, в нем нет ничего безусловного, нет бытия в себе, истинно сущего» (там же: 295).

Объект слишком субъективен. Поэтому, утверждает Бердяев,

«понятие объекта нужно заменить понятием объективации. Существуют разные ступени познания и соответствующие им ступени объективации».

«Познание нельзя противопоставлять бытию. Познание есть событие внутри бытия. Познание имманентно бытию, а не бытие имманентно познанию. Познание не есть отражение бытия в познающем субъекте. Познание носит творческий характер и представляет собой акт постижения смысла <…> Проникновение в тайну существования предполагает творческую интуицию. Объективированное познание соответствует разорванности, внутренней разобщенности мира, т.е. его падшести» (Бердяев 1911: 20).

Итак,

«эволюция есть объективация» (Бердяев 1947: 142),

и эти слова Бердяев повторяет всю жизнь. Но поскольку

«идея Сущего есть основная идея русской философии» (Бердяев 1911: 144),

понятна роль интуиции в познании.

«Бытие открывается лишь целостной жизни духа, лишь разуму, органически соединенному с волей и чувством, – волящему разуму и разумной воле, как говорил Хомяков. Первичное соприкосновение с сущим возможно лишь через веру. Бытие дано вере. И лишь после той первичной интуиции бытия, которая дается вере, делается возможным познание» (Бердяев 1989: III, 36).

Естественно, что основой такого познания может стать только существование в жизни, персоналистская установка на объект. Но объект в таком случае и сам по себе не есть действительный объект – это объект реальный.

«Символическое познание, перебрасывающее мост от одного мира к другому, есть познание апофатическое. Познание в понятиях, подчиненных ограничительным законам логики, пригодно лишь для бытия, которое есть вторичная объективированная сфера и непригодно для внебытийственной или сверхбытийственной сферы духа»,

поскольку и

«экзистенция не познается интеллектом. Эссенция же познается лишь потому, что она есть создание интеллекта. Истинное значит не бытийственное, а духовное» (Бердяев 1947: 95 – 96).

Таким образом, феноменологический метод как метод постижения сущности отвергается.

«Я не верю в феноменологический метод <…> я верю лишь в метод экзистенциально-антропоцентрический и духовно-религиозный, если, впрочем, это можно называть методом. Гуссерль хочет исследовать феноменологическим методом экзистенции. Но экзистенции при этом исчезают, и происходит объективация, которая закрывает тайну жизни человека, мира и Бога. Экспрессионизм в философии есть единственный верный путь» (Бердяев 1991г: 254)

– самое откровенное признание Бердяева о его «методе».

Следовательно, исследованию подлежит не временная, а постоянно развивающаяся во внутренних противоречиях (антиномически) субстанция.

Проблема, образно названная «драмой» или «судьбой», – это проблема национальной ментальности, связанной с теорией познания.

«Интуитивное проникновение в духовный тип русского народа приводит к тому заключению, что призвание русского народа религиозное и социальное по преимуществу, а не создание культуры как раздельной сферы» (Бердяев 1996: 315).

За всем видятся конечные цели жизни, которая, в свою очередь, понимается как развитие, существование в осуществлении; не чисто логические спекуляции панхронического «общечеловеческого» характера, но конкретно историческое, обладающее своими ценностными ориентирами и субъективным мнением.

«Метафизика, – утверждает Бердяев, – есть выражение существа»,

поэтому

«истина творится в субъекте, она не дается объективно извне»,

потому что постоянно изменяется, текуча, несовершенна:

«…к экзистации нельзя прийти, можно лишь изойти от нее. Истина есть акт свободы, она создается» (Бердяев 1991: 255).

Характерно это различение экзистации и эссенции, а также требование выражения существа, а не сущности.

«Настоящая философия враждебна абстрактному, она стремится к конкретному <…> Диалектика этой книги будет не логической, а жизненной, экзистенциальной диалектикой» (там же: 255).

Таков выбор Бердяева, выбор, который Р.А. Гальцева (1992: 59) справедливо назвала «христианской аксиологией».

3. Теория познания и гносеология

Теория познания Бердяева лежит в русле русской философской мысли, идущей от славянофилов. Русская теория познания – не гносеология, а часть онтологии (отсюда и постоянное сопротивление Канту). Таким образом, отрицая гносеологию как «философскую полицию» и трактуя ее как схоластику протестантского происхождения (которая схематичнее самой схоластики (Бердяев 1911: 73)), Бердяев согласен присоединиться к «гносеологическому реализму» Лосского, поскольку «онтологическая гносеология Лосского» представляет собою новый этап в развитии русского типа философствования (Бердяев 1911: 98).

«Гносеологический