Рассекая толпу, построение метательным молотом неслосьвперед; никто не смел встать на его пути, и даже ганзейские пограничники молчарасступались перед ним. Гомер решил идти вслед за колонной — надо былоудостовериться, что Саша не попробует ничего предпринять. Прогонять стариканикто не стал, внимания ему было не больше, чем шавке, с лаем бегущей задрезиной.

Ступив в туннель, трое в голове колонны зажгли фонари намиллионы свечей, выжигая тьму впереди. Никто из них не заговаривал, тишина быладавящей, противоестественной. Разумеется, выучка; но старика не оставлялоощущение, что, оттачивая навыки тела, у этих людей подавляли навыки души. Итеперь перед ним был совершенный механизм для умерщвления, все элементыкоторого были безвольны, и только один, внешне неотличимый от прочих, неспрограмму. И когда он скомандует «огонь», остальные, не раздумывая, предадутогню и Тульскую, и любую другую станцию, и все живое на них.

Слава Богу, они шли не тем перегоном, где застрял поезд ссектантами. Несчастные получили небольшую отсрочку перед Судилищем: сначаларасправятся с Тульской, и только потом возьмутся на них.

Повинуясь незаметному для Гомера сигналу, колонна внезапносбавила шаг. Через минуту и он понял, в чем дело: станция была уже совсемблизко. Прозрачную, как стекло, тишину гвоздем проскребали чьи-то истошныевопли…

И еще, еле слышная, абсолютно неуместная, заставляя старикасомневаться в своем рассудке, навстречу пришельцам по капле сочиласьудивительная музыка.

* * *

Трубка проглотила старика целиком; ничего, кромепрерывистого голоса, квакающего в ее динамике, он не замечал. И Саша решила,что более удачного момента для побега ей уже не подыскать.

Бочком она выбралась из приемной, дождалась снаружи Леонидаи повела его за собой — сначала к переходу на Серпуховскую, потом — в туннель,который отведет ее к тем, кто в ней нуждался. К тем, чьи жизни она могласохранить.

И еще он должен свести ее с Хантером.

— Тебе не страшно? — спросила Саша у музыканта.

— Страшно, — улыбнулся тот. — Но зато у меня естьподозрение, что я наконец-то делаю что-то стоящее.

— Ты ведь не обязан со мной идти… А вдруг мы умрем? Ведьможно сейчас взять и остаться на станции, не ходить никуда!

— Будущее человека сокрыто от него. — Леонид с ученым видомткнул пальцем вверх, надул щеки.

— Ты сам решаешь, каким оно будет, — возразила Саша.

— Да брось, — усмехнулся музыкант. — Мы все — просто крысы,которые бегут по лабиринту. В ходах устроены дверцы-задвижки. И те, кто насизучает, иногда поднимают их, иногда опускают. И если сейчас дверца наСпортивной опущена, тебе туда нипочем не попасть, скребись сколько хочешь. Аесли за следующей дверцей капкан, ты в него все равно угодишь, даже если будешьчувствовать неладное, потому что другого пути нет. Весь выбор — бежать дальшеили подохнуть в знак протеста.

— Неужели тебе не обидно, что у тебя такая жизнь? —нахмурилась Саша.

— Мне обидно, что строение позвоночника не позволяет мнезадрать голову вверх и посмотреть на того, кто ставит эксперимент, — отозвалсямузыкант.

— Нет никакого лабиринта. — Саша прикусила губу. — А крысымогут прогрызть даже цемент.

— Ты бунтарка, — засмеялся Леонид. — А я приспособленец.

— Неправда. — Она покачала головой. — Ты веришь, что можноизменить людей.

— Я хотел бы в это верить, — возразил музыкант.

Они миновали брошенную в спешке заставу: в незатушенном, ещедышащем костре переливались головешки, тут же валялся засаленный, замятыйжурнал с голыми людьми, и, полусодранный, сиротливо свисал со стены походныйганзейский штандарт.

Еще минут через десять наткнулись на первый труп. В мертвомбыло трудно узнать человека. Он раскинул свои ноги и руки, такие жирные, чтоодежда лопалась на нем, широко, как будто очень устал и хотел отлежаться. Лицоего было страшнее морды любого из чудищ, которых Саша успела увидеть за своюжизнь.

— Осторожно! — Леонид схватил ее за руку, не подпуская кмертвецу. — Он заразный!

— Какая разница? — спросила Саша. — Ведь есть же средство!Мы идем туда, где все заразные.

Впереди загремели выстрелы, послышались далекие крики.

— Мы очень вовремя, — отметил музыкант. — Похоже, они дажене стали дожидаться твоего друга…

Саша испуганно посмотрела на него, потом страстно, убежденносказала:

— Ничего, надо просто сказать им! Они думают, что всеприговорены… Надо просто дать им надежду!

У распахнутой створки гермоворот в землю глядел еще одинубитый — на сей раз человек. Рядом с ним отчаянно перхал и шипел железный ящикпереговорного устройства. Кажется, кто-то пытался добудиться дозорного.

На самом выходе из туннеля, укрываясь за разбросаннымимешками, лежали несколько человек. Кажется, среди них был один пулеметчик ипара стрелков с автоматами — вот и вся плотина.

А дальше, впереди, там, где тесные туннельные стеныраспахивались, где начиналась платформа Тульской, бурлила страшная толпа,наседая на осажденных. В ней были вперемешку и зараженные, и обычные, и люди, иисковерканные болезнью уроды. У кого-то были фонарики, другие уже не нуждалисьв свете.

Те, что лежали, обороняли туннель. Но патроны у нихкончались, выстрелы звучали все реже, и обнаглевшая толпа подбиралась ближе иближе.

— Подкрепление?! — обернулся к Саше один из осажденных. —Пацаны, они дозвонились до Добрынинской! Подкрепление!

Многоголовое чудище тоже заволновалось, надавило…

— Люди! — закричала Саша. — Есть лекарство! Мы нашлилекарство! Вы не умрете! Потерпите! Пожалуйста, потерпите!

Толпа сожрала ее слова, рыгнула недовольно и снова двинуласьна оборонявшихся. Пулеметчик зло стегнул ее очередью, несколько человек состонами сели наземь, другие огрызнулись автоматными очередями. Бурля, массанеудержимо подалась вперед, готовая затоптать, разорвать и осажденных, и Сашу,и Леонида.

Но что-то случилось.