Сначала вкрадчиво, потом все уверенней, мощнее, подала голосфлейта. Не могло бы быть ничего более глупого, ничего менее уместного в этомположении. Оборонявшиеся наградили музыканта очумелыми взглядами, толпавзрыкнула, загоготала, снова нажала… Леониду было все равно. Он играл,наверное, не для них, а для себя — ту самую удивительную мелодию, котораяочаровала Сашу, ту самую, которая каждый раз воронкой стягивала к себе десяткислушателей.

Может быть, именно от того, что нельзя было придуматьхудшего способа сдержать бунт, усмирить зараженных, именно из-за трогательногоидиотизма того, кто решил так поступить, а не из-за волшебства флейты, толпачуть ослабила натиск. А может быть, музыканту удалось-таки напомнить тем, ктоего окружал, готовясь перемолоть… Напомнить о чем-то…

Выстрелы смолкли, и Леонид, не отпуская флейту, выступилвперед… Как будто перед ним была обыкновенная публика, которая вот-вотзааплодирует и осыплет его патронами.

На долю секунды девушке показалось, что среди слушавших онавидит своего отца — умиротворенного, улыбающегося. Вот где он ее ждал…

Саша вспомнила: Леонид говорил ей, что эта мелодия умеетутолять боль.

* * *

В железной утробе гермоворот заурчало — внезапно,преждевременно.

Десант опережал время? Значит, ситуация на Тульской была нетакой уж сложной! Может быть, захватчики давно покинули станцию, оставивзатворы запертыми?

Группа рассредоточилась, бойцы укрылись за выступамитюбингов, и только четверо остались подле Дениса Михайловича — у самых ворот,держа оружие наготове.

Вот и все. Сейчас створка медленно поедет в сторону, а черезпару минут сорок тяжеловооруженных севастопольских штурмовиков ворвутся наТульскую. Любое сопротивление будет подавлено, и станция будет взята вмгновение ока.

Это оказалось куда проще, чем думал полковник.

Приказа надеть противогазы Денис Михайлович отдать не успел.

* * *

Колонна перетекла, стала толще — теперь в ряд стояли шестьчеловек, занимая в ширину весь туннель. Первая шеренга ощетинилась стволамиогнеметов, вторая взяла на изготовку винторезы. Черной лавой они поползливперед — неторопливо, уверенно.

Гомер, выглядывавший из-за широких спин пришельцев, увидел вбелых прожекторных лучах всю сцену разом: и кучку солдат, державших оборону, идве худых фигурки — Сашу и Леонида, — и окружающий их сонм кошмарных созданий.И все в старике оборвалось.

Леонид играл. Чудесно, невероятно, вдохновенно, как никогдараньше. И орда уродливых существ слушала его жадно, и залегшие солдатыпривставали, чтобы лучше видеть музыканта. А его мелодия прозрачной стенойразделяла враждующих, не позволяя им обрушиться друг на друга в последнейгибельной схватке.

— Готовность! — вдруг сказал один из десятков черных людей;который?!

Вся первая шеренга разом опустилась на одно колено, втораявскинула винторезы.

— Саша! — крикнул Гомер.

Девчонка резко обернулась к нему, зажмурилась от слишкомяркого света, выставила вперед ладонь и пошла наперекор хлеставшему из фонарейпотоку медленно, будто против шквального ветра.

Толпа, опаленная лучами, забурчала, застонала, поджалась…

Пришельцы выжидали.

Саша вплотную подошла к их строю.

— Где ты? Мне надо с тобой поговорить, пожалуйста!

Ей никто не ответил.

— Мы нашли средство от этой болезни! Ее можно вылечить! Ненужно никого убивать! Есть лекарство!

Фаланга черных каменных статуй молчала.

— Прошу тебя! Я знаю, ты не хочешь… Ты только пытаешьсяспасти их… И себя…

И тут над боевым построением, словно не исходя ни от когоотдельного, раздалось глухо:

— Отойди. Я не хочу тебя убивать.

— Тебе не надо никого убивать! Есть лекарство! — отчаянноповторила Саша, идя сквозь одинаковых людей в масках, стараясь найти среди нихединственного.

— Лекарства не существует.

— Радиация! Радиация помогает!

— Не верю.

— Я прошу тебя! — Саша сорвала голос в крик.

— Станция должна быть очищена.

— Неужели ты не хочешь все изменить?! Почему ты повторяешьто, что уже сделал однажды?.. Тогда, с черными?! Почему не хочешь прощения?

Истуканы больше не откликались; толпа начала подступатьближе.

— Саша! — умоляюще прошептал девчонке Гомер; та не слышала.

— Ничего нельзя изменить. Не у кого просить прощения, —наконец упали слова. — Я поднял руку на… На… И наказан.

— Все внутри тебя! — Саша не отступала. — Ты можешь сам себяотпустить! Можешь доказать! Как ты не видишь, это же зеркало! Это отражениетого, что ты сделал тогда, год назад! И сейчас ты можешь поступить иначе…Выслушать. Дать шанс… И сам заслужить шанс!

— Я должен уничтожить чудовище, — хрипло промолвил строй.

— Ты не сможешь! — закричала Саша. — Никто не может! Оноесть и во мне, оно спит в каждом! Это часть тела, часть души… И когда онопросыпается… Его нельзя убить, нельзя вырезать! Его можно только опятьубаюкать… Усыпить…

Сквозь уродов проскользнул чумазый солдатик, протиснулсямимо замерших рядов черных, побежал к гермоворотам, к железной коробкепередатчика, схватил микрофон, что-то крикнул в него… Но тут коротко чавкнулглушитель, и солдатик сник. Услышав кровь, толпа тут же ожила: вспухла,разгневанно заревела.

Музыкант, приложив к губам флейту, заиграл, но магиярассеялась; кто-то выстрелил в него, он выронил инструмент, взялся обеимируками за живот…

Раструбы огнеметов облизнулись пламенем. Фаланга оброслановыми стволами и сделала шаг вперед.

Саша бросилась к Леониду, готовая разбиться о толпу, котораяуже обволокла упавшего, не желая отдавать его девушке.

— Нет, нет! — Она не могла больше сдерживаться.

Потом, одна против сотен кошмарных уродов, одна против легионаубийц, одна против всего мира, она упрямо сказала:

— Хочу чуда!