– У него низкий глухой голос, как будто простуженный, – сказала она и добавила с обидой: – Злобный и гадкий… В Клину его не слышала…

– Почему он не покончил с вами?

Думать об этом Агата не хотела.

– Струсил, наверное… Зато теперь убедились, что «Клуб холостяков» на самом деле существует?

– Убедился, – ответил Пушкин, чтобы не ранить и без того раненую мадемуазель.

– Значит, жертва моя не напрасна… Управляет им совсем не граф Урсегов, в этом хитрость… Только я вам сейчас всего не могу рассказать…

– Кому упоминали про клуб?

Агата болезненно улыбнулась:

– А, вы тоже начинаете понимать… Графу Урсегову, мадам Бабановой и Астре Федоровне… Кстати, не забрали мою сумочку?

– В квартире ее не было.

– Эх, пропала… Убийца взял.

– Хранили в ней улики?

– Этой мой банк на всякий непредвиденный случай…

– Много держали при себе?

– Не очень, три тысячи… На мелкие расходы. Непривычная ситуация: воровка будет просить сыскную полицию найти пропажу.

– Сыскная полиция найдет вашу пропажу, – сказал Пушкин и не повернулся к вошедшей Агате Кристафоровне. – Ваше письмо невест было великолепным.

Такого удовольствия Агата давно не испытывала. Будто отведала клубники со сливками.

– Откуда узнали, что написала я? – спросила она, ожидая продолжения комплиментов. Ну, например: «Только ваш замечательный ум, Агата, мог придумать такое чудо». Или что-то вроде того…

Правда сейчас была не совсем ко времени. Пушкин не мог сказать, что после ареста Агаты Ванзаровым вернулся в «Московский листок» и конторщик Иванов ничего от него не скрыл.

– У вас на пальцах следы от чернил. Когда писали – запачкались…

Комплимент был не слишком приятен. Сейчас и такой годился.

– Ваша наблюдательность делает вам честь, – сказала Агата.

– Хватит донимать расспросами, – вступила тетушка, не желая быть посторонней на чужом веселье. – Сейчас доктор прибудет… Тебе тут делать нечего, Алексей…

Пушкин глянул на нее. Агата Кристафоровна еле удержалась, чтобы не обнять замученного мальчика. Но удержалась.

– Тетушка, прошу, чтобы мадемуазель Керн провела у вас несколько дней, – сказал он. – Ни под каким предлогом не выпускать из дома.

– Куда ей выходить! Довел бедную девушку…

– Это невозможно, я должна защитить Астру, – попыталась возразить Агата из-под одеяла. Только сил совсем не было.

– Те, кто заманил вас в ловушку, должны думать, что добились своего: баронесса фон Шталь мертва или исчезла, – сказал Пушкин и добавил: – Лежа в постели, помогаете сыску.

Агата шмыгнула носом.

– Как прикажете, господин чиновник сыскной полиции.

С тетушки было достаточно.

– Еще не хватало, чтобы в моем доме приказы раздавал! – заявила она. – Иди уже…

Пушкин спросил: нельзя ли получить чашку чая? Агата Кристафоровна смилостивилась и отправила на кухню: сам найдет, не до него сейчас. И принялась хлопотать вокруг Агаты. Через четверть часа пришел сонный доктор, осмотрел больную, нашел на затылке кровоподтек, который прописал лечить повязками со льдом и полным покоем.

Проводив доктора, тетушка вспомнила, что племянник не попадался ей на глаза. Пушкина она нашла на кухне. Он спал за столом, сложив голову на руки. Спал глубоко, как бесконечно уставший человек. Чашка чая стояла нетронутой. Агата Кристафоровна подобралась на цыпочках, погладила по головке и не удержалась: коснулась губами его темечка. Как в детстве целовала любимого и умного мальчика.

– Здержнго… Доствть… – бормотал Пушкин, не просыпаясь.

– Господи, и во сне кого-то ловит, – прошептала тетушка, смахивая с глаза что-то вроде соринки.

* * *

Утро Михаил Аркадьевич начал недурно. Он счастливо увернулся от чашки, запущенной в его голову ручкой обожаемой жены. И был рад, что легко отделался. Ни свет ни заря к ним прибежала мать Зефирчика и в подробностях расписала, как погибла последняя надежда его женить. В обнимку с сестрой она рыдала и взывала к отмщению. Что мог тут сделать начальник полиции? Разве просить пристава выдрать племянника ремнем. У самого рука на ребенка не поднимается. А вот с Ванзаровым обещал разобраться по всей строгости. Обещал, чтобы утешить женщин. На самом деле никаких методов против Ванзарова у него не имелось. Ну не будешь писать в министерство жалобу, что чиновник Ванзаров не смог женить племянника?

Утешения не слишком помогли. Даже вызвали полет чашки. Вдобавок Михаилу Аркадьевичу не советовали являться домой, пока Зефирчик останется холостым. То есть явиться может, но на порог его не пустят. Несмотря на то что статский советник…

В таком приподнятом настроении Эфенбах прибыл на службу. У кабинета ждал Пушкин. Михаил Аркадьевич оценил украшение под глазом.

– Это кто же тебя эдаким орденом угостил, раздражайший мой? – спросил он, втайне надеясь, что его сотруднику тоже не повезло с женщинами.

– Сходил в баню, – последовал краткий ответ. – Господин статский советник, прошу срочный доклад.

За исключением синяка, Пушкин казался добрым, свежим и собранным. Только костюм малость помят.

– Ну, раз терпежа нет, – сказал Эфенбах, жестом приглашая к себе.

Начало доклада он прослушал, думая, куда деваться после службы. Но как только Пушкин рассказал о сожженной конторской книге с закладкой в виде аптечного пузырька, оживился, выразил интерес и попросил повторить. И уже внимал со всем вниманием, так сказать… Когда же Пушкин сообщил выводы, которые указывали на преступника, Михаил Аркадьевич был не слишком доволен.

– Ты рот за зубами держи, – сказал он. – Понимать надо, какая фамилия… Сто лет Москвой торгуют. От самого генерал-губернатора похвалу схлопотали. А ты – такое. На кого это видано?

– Михаил Аркадьевич, если не приять срочные меры, произойдет еще одно убийство.

– Это кого же хлопнут?

Пушкин назвал ближайшую жертву. Чем окончательно расстроил.

– Ну какая же мерзкая распакостность, – сказал Эфенбах, подперев щеку кулаком. – И откуда они только выбираются? А ведь твоя краса-девица, птичка наша златокрылая, Агатушка, предупреждала, а я подумал: бабьи бредни…

– Сегодня ночью ее пытались убить, – сказал Пушкин так, будто речь шла о самом обычном происшествии.

Брови Михаила Аркадьевича поползли вверх.

– Что? В порошок затру! Кто сумел?

– Мадемуазель Керн ударили по затылку, потом подвесили на веревке так, чтобы любое движение было последним…

– Негодяи! – Кулак начальника сыска сжался так, что любой бы испугался. – Ох уж до него доберусь, шесть шкур спущу!