Зря я торопился, зря ударялся крыльями о борта и стенытесного трюма. Мои утешения и соболезнования запоздали. Залетев в трюм, яувидел, что девочка лежит под лестницей. Должно быть, хотела подняться напалубу, оступилась и скатилась вниз.

Я ужасно испугался. Лестница, ведущая на квартердек,невысокая, но крутая. Упав с неё, можно сильно расшибиться.

Но Летиция была цела. Она просто лишилась чувств, невыдержала потрясения. Душевные и физические силы её оставили.

Помочь я не мог. Лишь обмахивал крылом её бледное личико игорестно вздыхал. Может, и к лучшему, что сознание на время покинуло моюпитомицу, думал я.

В трюме было темно. Несколько раз кто-то прошёл мимо, незаметив нас. Я даже не взглянул, кто это.

Звучали голоса. Кто-то ругался (кажется, Дезэссар), звякаложелезо. Мне ни до чего не было дела.

Я страдал из-за того, что лишён дара слова. О, если б я могподелиться с Летицией уроком, который на прощание преподал мне Учитель!

Когда Он объявил нам, своим ученикам, что уходит, все нашиот ужаса лишились чувств: заяц впал в оцепенение, лисица повалилась лапамикверху, змей уснул. Лишь один я сохранил рассудок — но не присутствие духа. Ямолил, стенал, драл из себя перья и вздымал крыльями тучи пыли.

— Какой удар судьбы, какое несчастье! — причитал я. — БезТебя, Учитель, мы все пропадём!

И Он сказал мне безмолвно: «Не бывает никаких ударов судьбыи несчастий. Всё это глупости выдуманные слабаками для оправдания своейникчёмности. Пропáсть может лишь тот, кто согласен пропасть. Для верноустроенной души всякое событие — ступенька, чтоб подняться выше и статьсильнее. Горестное событие — тем более».

Тогда я Его не понял. Но прошли годы, я стал мудрее и теперьзнаю: если со мной стряслась какая-нибудь беда, надо, едва пройдёт первая боль,встряхнуться и сказать себе: «Зачем это со мной произошло? Ради какой пользы икакого блага? Что здесь такого, от чего моя душа станет выше и сильнее?»

Ещё не было случая, чтоб, подумав, я не нашёл ответа.

Прошло немало времени, прежде чем Летиция очнулась. Никто еётак и не обнаружил — одна половина команды всё ещё не протрезвела, другая покане вернулась с берега.

Девочка открыла глаза, и они вмиг наполнились слезами.

Я расправил крылья и повернулся в профиль. Сей гордой позойя хотел призвать мою питомицу к стойкости и мужеству. В этом мире надо бытьсильным и не сдаваться. Всякое поражение для сильной души становится победой;всякая утрата — обретением.

Увы, в эту страшную минуту Летиция нуждалась не во мне.

Не обратив никакого внимания на мою пантомиму, девочкаподнялась на ноги и бросилась к своей каюте, словно там её ждало спасение. Язапрыгал вслед.

Но в каморке было пусто.

— Боже, где он? — ахнула она.

И, увидев в дальнем конце кубрика одного из дневальных,громко повторила вопрос:

— Где он?

— Кто, отец Астольф? С час как отправился на берег.

— Нет, пленник!

— Капитан велел запереть его в трос-камеру.

Трос-камерой называется помещение для хранения запасныхканатов, оно находится в дальнем конце трюма. По совместительству трос-камераиспользуется как карцер для проштрафившихся членов команды. Там нет окон, адверь всегда на запоре, чтоб крысы не испортили пеньку.

— Что-о?!

Лучшее средство от горя — ярость. Летиция, которая минутуназад едва переставляла ноги от слабости, вызванной обмороком, тигрицейпробежала через весь трюм.

Перед дверью корабельной тюрьмы дежурил вооружённый матрос —некто Ёрш. Он и по нраву был таков: вечно ко всем цепляется, с кем-то враждует,на кого-то орёт. На берег Ерша не пустили в наказание за драку, и от этогонастроение у скандалиста было ещё хуже, чем обычно.

— Куда? — грубо сказал он, перегораживая доктору дорогу. — Веленоникого не пускать.

В другое время и в другом расположении духа Летициянесомненно вступила бы с часовым в объяснения, но сейчас она просто ударила егокулаком в зубы — с совсем не девичьей силой. Ёрш отлетел в сторону, а онаотодвинула засов, вошла в карцер и захлопнула за собой дверь. Я еле успелшмыгнуть следом.

Лорд Руперт полулежал на канатах, его руки были скованыкандалами. При виде Летиции он попытался подняться, но она его удержала.

— Не двигайтесь! Вы слишком слабы!

— Напротив, я чувствую себя превосходно. — В свете лампы,покачивавшейся под низким потолком, блеснули зубы. Грей улыбался! — Какое,оказывается, счастье просто владеть своим телом.

— Но почему вы здесь? И в цепях? Что произошло?

— Ровным счётом ничего. Капитан «Ласточки» пришёл меняпроведать. Я сказал, что беру честное слово обратно. Теперь, когда я вновь могудвигаться, я сбегу при первой же возможности. Вот он и принял мерыпредосторожности. Очень разумный и своевременный шаг. Иначе я мог прыгнуть вводу через пушечный порт и преспокойно доплыть до берега. По-французски яговорю прилично, никто в Форт-Рояле не догадался бы, что я англичанин. Но я,конечно, в любом случае не покинул бы корабль, не поблагодарив вас за всё, чтовы для меня сделали… дорогой доктор.

Дверь распахнулась. На пороге возник Ёрш с перекошенной отярости рожей. Понадобилась целая минута, чтоб он очухался от удара.

— Я тебе распорю брюхо, жалкий лекаришка! — вопил часовой,размазывая кровь. В правой руке у него сверкала обнажённая сабля.

Лорд Руперт вскочил на ноги и огрел буяна цепью по лбу.Проделал он это очень ловко, будто кот зацапал неосторожную муху когтистойлапой. О палубу шмякнулось тело, стало тихо.

— Вы чем-то расстроены? — спросил пленник, притворяя дверь.— У вас заплаканные глаза.

И она с рыданиями, довольно бессвязно, рассказала, что еёобманули, что её отец мёртв и что она теперь одна, совсем одна.

Любой другой мужчина обнял бы плачущую девушку, погладил поголове, стал бы говорить слова утешения. Но лорд Руперт вёл себя не так.Очевидно, воспитание не позволяло ему касаться дамы без её соизволения. Слушалон внимательно, но от соболезнований воздержался. А в конце вообще сказал нечтостранное (и, на мой взгляд, довольно жестокосердное):

— Что ж, одна так одна. Теперь вы начнёте жить собственнойжизнью.