— На какое? — встревожился тот.

— На государственную измену.

— Ну, это не самое страшное из злодеяний, — заметил отецАстольф. — Господу Богу всё равно, к какому мы принадлежим государству. Лишь бываше намерение не покушалось на нравственность.

— Я собираюсь освободить из плена подданного враждебнойдержавы…

Капеллан кивнул:

— Что ж, это дело, угодное Господу. Вот и в Писании сказано:«К свободе призваны вы, братие».

— Но это ещё не всё. Вероятно, мне придётся нанести увечьесредней тяжести человеку, который встанет на моём пути.

Францисканец расстроился:

— А вот на это я вас благословить не могу. Даже плохомучеловеку наносить увечье нехорошо.

Она вздохнула:

— Значит, я сделаю это без вашего благословения. Тогдапросто обнимите меня. Мы с вами, вероятно, больше не увидимся.

Отец Астольф прижал её к груди, поцеловал в макушку. Девочканемного поплакала.

— С тем, кто уносит частицу твоего сердца, не расстаёшься доконца жизни. А возможно, и долее того, — сказал ей монах.

Остаток вечера прошёл в приготовлениях.

Летиция взяла деньги и оружие. Проверила, есть ли в баркасевсё необходимое: вода, компас, запасной парус и вёсла.

В полночь матросы спустили лодку, и она закачалась наволнах, привязанная к корме. Подошёл Логан, спросил, зачем это. Значит,Дезэссар ничего ему не рассказал.

— Я высажусь на Сент-Мориц первым. Поищу целебных трав, —спокойно ответила ему Летиция то же, что сообщила остальным. — Капитан уверяет,что при такой скорости мы можем оказаться на месте уже завтра утром.

Оглянувшись на матросов, Гарри шепнул:

— Не делайте этого. Вы ещё не всё знаете. Я ведь так и неуспел с вами объясниться. Поговорим позже, когда все уснут…

— Хорошо, — кивнула она, зная, что никакого «позже» небудет.

Когда склянки пробили полночь и палуба опустела, Летицияпосадила меня на кулак:

— Ну что, подружка, поплывёшь со мной или останешься накорабле?

Я возмущённо фыркнул: что за вопрос?

— Если б ты знала, что я задумала… — прошептала мояпитомица, глядя в сторону.

Не дурак. Сообразил.

Когда в кубрике уснут, ты пройдёшь в дальний конец трюма,стукнешь Ерша по башке, выпустишь лорда Руперта, и мы поплывём на баркасе поночному морю, под яркими звёздами. Красота!

Летиция закуталась в плащ, под которым я видел, она пряталабольшой пистолет. Стрелять, конечно, было нельзя, но удар тяжёлой рукоятью ввисок свалил бы с ног кого угодно.

Я прыгал за моей питомицей. Сердце замирало от страха. Плану девочки был отчаянный, слишком многое могло сорваться.

Во-первых, как подобраться к часовому незаметно? Ёршнаверняка отнесётся к ночному появлению лекаря насторожённо.

Во-вторых, даже от сильного удара человек не всегда теряетсознание. Можно наделать шума, от которого проснётся команда.

В-третьих, вахтенные скорее всего заметят, что Эпин садитсяв баркас не один…

Пока я мысленно перечислял опасности и риски, мы дошли доюта.

К карцеру можно было попасть двумя способами: либо, пройдячерез кубрик, либо, спустившись с юта по лестнице. Летиция выбрала второй путь,чтобы не идти мимо покачивающихся в люлях матросов, кто-то из которых,возможно, бодрствует. Зато со стороны кубрика проще было бы подобраться кчасовому незамеченным. При спуске с лестницы это становилось почти невозможно —ступеньки, во-первых, сильно скрипели, а во-вторых, выводили прямо ктрос-камере. Тот, кто шёл вниз, сразу попадал в поле зрения дозорного.

Эти препятствия казались мне непреодолимыми.

Однако Летиция сбежала вниз, даже не пытаясь прятаться.

— Кто там, на посту? — спросила она, вглядываясь в темноту.

И я хлопнул себя крылом по лбу. Вечно я всё усложняю,упуская из виду какие-то совершенно очевидные обстоятельства.

Конечно же, Ерша давно сменили! У карцера караулит другойчасовой, у которого нет причин относиться к корабельному врачу с опаской.

Дальнейшее сразу перестало казаться мне трудно осуществимойавантюрой.

— Это я, Мякиш, — донеслось снизу. — Что, сынок, не спится?

То был самый старый из матросов, добродушный ирассудительный «дядя Мякиш» — так его звали все, даже офицеры. Славный малый, честныйи простой. Всю жизнь проплавал он по морям: в мирные времена ловил треску иходил в торговые экспедиции, в военную пору становился корсаром.

Он повернул лампу. Жесткое, насквозь просоленное лицо сиялобеззубой улыбкой. Летиция была скрыта темнотой, ничто не мешало ей с размахуударить Мякиша рукояткой пистолета в лоб.

Но она этого не сделала.

— Это ты, дядя Мякиш? — пробормотала девочка растерянно.

И я понял, что бить часового по голове она не станет. Ни зачто на свете — даже ради спасения лорда Руперта. Если б на посту стоял кто-тонесимпатичный, рука Летиции бы не дрогнула. Но наброситься на старину Мякиша,который смотрит на тебя с доверчивой улыбкой? Я бы тоже не смог. Есть вещи,через которые приличный человек (или попугай) переступить не в состоянии.

— А кто тебя сменит? — спросила Летиция.

— Почём мне знать? Это ещё не скоро будет, на рассвете. Ятолько заступил. Ничего, я старый, у меня бессонница. А ребята молодые, пустьподрыхнут.

Она молча посмотрела на Мякиша, потом передёрнулась и отвелавзгляд.

— Чего трясёшься, сынок? Часом не подхватил лихорадку?Говорят, Форт-Рояль этот — гиблое место, — заботливо сказал Мякиш.

План побега рассыпался в прах — это было очевидно и мне, иЛетиции.

— …Нет. Продрог на ветру. Что англичанин?

Часовой захихикал и прижался ухом к двери.

— А вот поди-ка, послушай. Похоже, свихнулся. Всё болбочетчего-то. Жалко, я по-ихнему не понимаю.

Из карцера, действительно, доносился негромкий голос. Мытоже приложились к створке — Летиция наверху, я внизу.