моряка первого отделения — командир отделения и матрос по боевому расписанию находятся в рубке первого торпедного аппарата. Второе отделение — во втором торпедном аппарате, третье отделение состоит из командира отделения и трех матросов: один моряк на бомбомете правого борта, второй — на бомбомете левого борта и третий — на бомбосбрасывателе. Эти же моряки выполняют функции минеров при постановке мин с палубы. В глубине корпуса миноносца, под палубой располагается Центральный пост управления торпедной стрельбой ПУТС «Мина 2 — бис», под управлением старшины команды и четырех матросов. Центральный пост управления торпедной стрельбой вырабатывал элементы цели — пеленг, курсовой угол, дистанцию, курсовую скорость цели, угол упреждения и курсовой угол на цель, и вырабатывал аппаратный угол, то есть угол поворота торпедного аппарата. Пятитрубные торпедные аппараты наводились автоматически или с мостика командиром БЧ-3 вручную. Во время торпедной стрельбы командир БЧ-3 находится на мостике, и с ним матрос на связи, матрос на приборе «Н-1» и матрос на инклинометре.

Из воспоминаний в личных беседах контр-адмирала Ю.Л. Коршунова, прибывшего лейтенантом после окончания училища в 1953 году в минно-торпедную боевую часть стоящего в ремонте в Кронштадте эскадренного миноносца «Смелый»:

«Удивительное было время… В кают-компании возродился, а может быть сохранился дух прежних времен, времен российского императорского флота… Офицеры прибывали к столу обязательно в тужурках… На столе белая хрустящая скатерть… Вестовые обязательно в белых форменках и белых брюках….

Вестовой в кают-компании подавал крепкий темный чай в стакане с подстаканником, обязательно обернутым белой салфеткой…».

Удивительно, но именно после войны, в 1950-е годы, в военно-морском флоте СССР неожиданно, для кого неожиданно, а для кого естественно, стали возрождаться традиции российского императорского флота.

После введения в самую тяжкую годину войны, в 1943 году, казалось забытого понятия офицер, олицетворяющего доблесть и честь, золотых офицерских погон, незримо протянулся мост преемственности и традиций между советскими и русскими офицерами, между советским и русским флотом…

До войны на флоте служили краскомы (красные командиры) и краснофлотцы, теперь — матросы, офицеры и адмиралы… На торпедных катерах, малых охотниках за подводными лодками, где отсутствовало понятие — «кают-компания», этого не чувствовалось, но на крупных кораблях — миноносцах, крейсерах кают-компания вновь становилась сердцем корабля… Советский Флот, становясь океанским, вдыхал новую жизнь, а вместе с ней и традиции прежних времен, когда российский императорский флот был океанским.

Историческая преемственность с российским императорским флотом проявлялась во многом: на флоте возродилось понятие — вахтенный офицер; по правому борту спускали адмиральский трап — для офицеров и адмиралов; адмиральский катер подходил к правому борту корабля.

Возродилась рейдовая служба…. В военно-морских базах Севастополя, Таллина, Владивостока это возрождение чувствовалось особенно….

Многоступенчатая система подготовки офицеров (Военно-морские подготовительные училища и Высшие военно-морские училища), офицерская форма, повторяющая до мелочей форму офицеров русского флота, исторические традиции русского флота постепенно формировали новую касту — касту советских военно-морских офицеров…

Контр-адмирал Ю.Л. Коршунов вспоминал: «Старпом нашего эсминца, стоявшего в Таллине, в выходные дни строил лейтенантов на юте и под своим крылом вел в город, в один из ресторанов, …потом они так же организовано возвращались обратно на корабль».

И еще: «В базе кают-компания эсминца была закрыта до ужина, но в море, вахтенный офицер даже ночью, мог согреться стаканом крепчайшего флотского чая». Это тоже традиция.

Еще были живы и служили в советском флоте носители этих традиций, офицеры Российского императорского флота… Им, словно предоставили последнюю возможность передать традиции, освященные двумя сотнями лет под Андреевским флагом, флагом — чей белый цвет символизировал чистоту и святость, а голубой — верность и силу, новому советскому флотскому офицерству.

Возродилось социальное понятие «кают-компании» — общности людей, несущих тяжелую морскую службу и требующих возможности хоть чуть-чуть отвлечься и отдохнуть в кают-компании …

На кораблях флота — только на кораблях, и нигде более в Вооруженных силах — быт старших и младших офицеров, командиров и подчиненных, вплотную соседствует с их службой.

Как гласил Корабельный Устав ВМС Союза ССР 1951 года: «Кают-компания на корабле является помещением для коллективного отдыха, для занятий, совещаний и общего стола офицеров. Она должна служить местом тесного общения офицеров и культурным центром, способствующим воспитанию офицеров в духе идей Коммунистической партии Советского Союза, передовой советской военной науки, выработке единых взглядов на вопросы ведения морского боя, боевой и политической подготовки и организации службы корабля».

В кают-компании эскадренного миноносца «Вспыльчивый» сложилась и поддерживалась атмосфера подлинной, а не наигранной офицерской дружбы. По вечерам, окончив ужин и сложив в пустой тарелке нож с вилкой по этикету, лезвием от себя, Виталий Лоза устраивался со стаканом крепкого горячего чая в уголке дивана. За столом расставляли фигуры шахматисты, и в круге мягкого света абажура в кают-компании «Вспыльчивого» начинались разговоры и воспоминания. Говорили о Ленинграде, о Владивостоке, о Баку… Офицеры вспоминали свои родные места, эпизоды из собственной службы и из службы однокашников, из жизни миноносца… Эти длительные, доверительные беседы и разговоры в кают-компании между вечерним чаем и командой: «Очередной вахте заступить!» были для старшего лейтенанта Лозы мостиком между ним, новым, в коллективе человеком, и офицерами-сослуживцами, дорожкой, следуя которой, узнавая о других и, рассказывая о себе, завязывалась настоящая мужская дружба. Недаром издавна на флоте говорится: «Вступление в корабельное братство оформляется через кают-компанию».

Днем, Виталий в рабочем кителе и ватнике, лазил по кораблю, а вечером в каюте изучал чертежи, инструкции по эксплуатации и другую техническую документацию по торпедному оружию и корабельным системам. Такая двойная нагрузка: днем — служебная, ночью — учебная, выматывала до предела. Спал Виталий не больше четырех — пяти часов в сутки. Изучая общекорабельные системы, он сначала вычерчивал по памяти ту или иную паровую или осушительную магистраль, а потом со специалистом-старшиной пролазил по трюмам, отсекам и выгородкам ощупывая эту магистраль собственными руками.

— Так крепче запоминается, — считал Виталий.

Было тяжело, но выручала молодость и упорство.

Первый зачет, который сдал лично самому себе старший лейтенант Лоза, был, как шутили флотские остряки. «обезьяний минимум».

— В самом деле, «обезьяний», — понимал Виталий, — передвигаясь в утробе миноносца, хватаясь, то и дело, за поручни, скобы, леера, как обезьяна — за лианы. В такие минуты его деревянный торпедный катер ТД-200 вспоминался Виталию совсем игрушкой.

— Но, как бы не было похвально рвение побыстрее изучить устройство корабля, основной спрос с него был за минно-торпедную часть, — понимал Виталий.

Старший лейтенант Лоза по прежнему опыту службы знал, что для того, чтобы наладить корабельную жизнь БЧ-3, нужно не работать, а вкалывать! Не чураясь мелочей, скрупулезно вникать в дела и заботы