— О чем вы думаете, леди Бернстоф? — неожиданно спросил Каллеман, и принялся барабанить пальцами по подлокотнику кресла какую-то мелодию.

— О том, как живучи наши привычки, — не желая откровенничать, ответила первое пришедшее в голову.

— Да, так и есть, — задумчиво протянул Каллеман, и в его глазах мелькнула какая-то мысль. — А с чего вы об этом вспомнили?

— Не знаю. Просто, за последнее время я несколько раз сталкивалась с людьми, у которых есть интересные привычки. А они их даже не замечают.

— А вот и чай, — воскликнула Кейт, прерывая разговор. — Давайте все к столу. Эви, положи Изабелле кусочек торта. Белла, ты обязательно должна попробовать бромельский торт. Он невероятно вкусный.

Герцогиня говорила, а сама разливала чай из изящного фарфорового чайника, раскладывала по тарелкам пирог, передавала мужчинам чашки, и как-то незаметно разговоры о Хольме закончились, и все снова вернулись к Остеру.

— Пока мы не поймем мотивов убийцы, нам его не найти, — сказал Давенпорт, хмуро разглядывая затейливые розочки торта, лежащего у него на тарелке.

— Я уже несколько раз просмотрел завещание в надежде найти хоть какую-то зацепку, но все указывает на то, что единственный человек, которому выгодна смерть леди Изабеллы – это Тернгоф, — заявил Каллеман. — Давенпорт, ваше ведомство разрабатывало Бернстофов, может, у кого-то из них были внебрачные дети, или неучтенные дальние родственники?

— Никого, — Рэндальф покачал головой. — Я уже проверил эту версию. Изабелла — единственная наследница. Кроме нее, остается только Эммануил.

— Хорошо. А если это месть? — предположил Горн. — Кому Бернстофы могли перейти дорогу?

— Летиция ненавидела оборотней, и мы всегда считали, что это из-за смерти брата, но что, если были другие причины? — задумчиво произнес Давенпорт.

— Красный клан не был заинтересован в смерти Людвига, они сами остались без товоса. А вот Белый и Черный кланы вполне могли иметь свои счеты с артефактором.

— А в каких они отношениях с Красным кланом? — спросила я.

— Белые волки считаются элитой среди оборотней и держатся особняком, а Черный клан постоянно враждует и с Белым, и с Красным, — пояснил Каллеман. — И при этом черные ничем не гнушаются, для них любые средства хороши, так что я не стал бы исключать их участие в этом деле.

— Хорошо, но при чем тут Белла? — подала голос Кейт.

— Этого мы пока не знаем, — ответил Каллеман.

— А нельзя с помощью магии выяснить, что произошло? — спросила я, и после моего вопроса в комнате стало тихо.

Я глядела на серьезные лица сидящих вокруг людей, и понимала, что они думают о чем-то своем, о том, что не связано напрямую с моим делом.

— Есть один способ, — негромко сказал Горн и посмотрел на Каллемана, а потом перевел взгляд на меня. — Но только он довольно болезненный и непредсказуемый.

— Что нужно делать?

Я подобралась в ожидании ответа и почувствовала, что онеменение, сковавшее ноги, потихоньку проходит.

— Дерек, не стоит, — сказала Кейт.

Она поднялась, подошла к мужу и положила руку ему на плечо.

— Белла не выдержит, это я тебе как врач говорю.

— Так что за способ? — не отставала я.

— Я могу проникнуть в ваше сознание и посмотреть прошлое. Возможно, получится найти разгадку именно в нем.

— Нет, Дерек, — твердо произнесла Кейт, а я задумалась.

Знает ли Горн о том, что я иномирянка? И чье прошлое он сможет увидеть — мое или Беллы?

— Это опасно. Я не дам своего согласия на подобные эксперименты, — резко сказал Давенпорт. — И вообще, Изабелла, ты не хочешь немного отдохнуть? Все эти разговоры не слишком полезны для твоих нервов.

Опекун, не дожидаясь моего ответа, поднялся, и протянул мне руку. И было что-то в его взгляде, что заставило меня согласиться.

Я видела, что Рэндальф хочет со мной поговорить, и почему-то понимала, что разговор этот будет касаться только нас двоих.

— Да, действительно, я немного устала, — кивнула в ответ и приняла предложенную руку, заметив, как переглянулись Кейт с Эвелин. В глазах Эви я увидела явную обеспокоенность.

Правда, подумать о том, что стоит за безмолвным разговором подруг, не успела. Давенпорт помог мне подняться и, поддерживая под локоть, повел к выходу.

***

Он наблюдал за суетой, царящей в Белом клане, и ощущал раздражение. От мельтешения белобрысых волков, от их недобрых взглядов, от шума собравшейся на площади рядом с домом Маркуса толпы. Только в присутствии Рогнеды это чувство немного стихало, но так и не уходило до конца.

«Что ж, повезло тебе, альфа, — вспомнились ему слова Берронса. — Дочурку самого Маркуса отхватил. Вот только примут ли тебя Белые? Да и нас всех? Уверен, что Марок не попытается под себя наш клан подмять? По-родственному…»

Он и сам об этом думал. И понимал, что с Маркусом придется побороться. И за свою собственную независимость, и за независимость клана, и за то, чтобы глава Белых в дела Красных не вмешивался. Потому и поручил своим поверенным брачный договор похитрее составить. С оговорками.

Его бы воля, он бы и близко к Белому клану не подошел, но куда от пары денешься? Вон, на Рогнеду смотрит, а тело огнем горит, и тянет к ней так, что сил терпеть нет. Странно только, что в душе все будто пеплом посыпано. Ни радости, ни обещанного счастья.

— Лукас, хватит хмуриться, — нежный голос заставил его обернуться. — Ну что ты, любимый? Улыбнись! Сегодня же наш день.

Его пара светилась от счастья и смотрела на него влюбленными глазами, и он заставил себя улыбнуться, несмотря на неясное сожаление, шевельнувшееся внутри. Не эти глаза он хотел бы сейчас видеть. А может, и не эту девушку…

— Скажи, ты меня любишь?

Рогнеда села к нему на колени и потерлась щекой о его щеку.

— Любишь? — требовательно повторила истинная, и он кивнул.

Странное дело. Ему всегда легко удавалось говорить женщинам то, что они хотели услышать. А вот сейчас как будто язык отсох. Ничего из себя выдавить не может.

— Лукас…

Горячая ручка просунулась ему под ремень, и он прерывисто вздохнул, ощущая, как тесно становится в штанах.

— Ты — мой, Лукас, — прошептали горячие губы рядом с его ухом. — Только мой.

А он вдруг вспомнил другой голос, шептавший точно такие же слова. И внутри снова шевельнулось неясное сожаление.

***

— Белла, нужно поговорить.

Стоило нам оказаться в моей комнате, как Давенпорт усадил меня в кресло и застыл напротив. Выглядел опекун непривычно взволнованным и одновременно решительным.

— Я так и поняла, — кивнула в ответ. — Что вас тревожит?