— Лукас, что ты творишь?

В комнату без стука вошел Каллеман, а за его спиной я увидела Горна.

Волк низко зарычал, и я отчетливо расслышала в его голосе предупреждение.

— Не пытайся уйти от разговора, — не отреагировал на угрозу Каллеман. — Ты хоть представляешь, чего мне стоило успокоить Рогнеду и ее отца? Давай, приходи в себя, и возвращайся. Тебя все ждут.

Глава полиции попытался подойти ближе, но зверь оскалился и угрожающе зарычал, не подпуская друга к моей постели.

— Хольм, это глупо. Ты же знаешь, что Маркус тебя уничтожит, если ты откажешься сейчас от его дочери. И не только тебя, но и весь твой клан.

Оборотень резко мотнул головой, а я сжала руками край одеяла и тихо выругалась. Так и знала, что будут проблемы.

— Лукас, определись, — негромко, но как-то очень веско сказал Горн. Он встал рядом с Каллеманом и серьезно посмотрел на Хольма. — Мы в любом случае будем на твоей стороне, но нужно что-то решать. Маркус не тот, с кем стоит ссориться.

— Давай, друг, верни человеческий облик. Надо поговорить, — ровно сказал Каллеман, хотя я видела, какой тревогой наполнен его взгляд.

В спальне стало так тихо, что я услышала гулкие удары собственного сердца. Оно все набирало обороты, торопилось, захлебывалось тревогой. И мне уже казалось, что этот набат звучит на всю комнату, подхлестывая нетерпеливое ожидание, заставляя сделать выбор. Волк неохотно встряхнулся, его силуэт подернулся серебристым сиянием, поплыл, и вскоре на месте зверя уже стоял Хольм.

— Вот и правильно, — с заметным облегчением выдохнул Каллеман, и я только сейчас поняла, какое напряжение скопилось в комнате. — Идем в кабинет, пусть леди Изабелла отдохнет.

Лукас упрямо мотнул головой, и я увидела, как на его шее снова пробилась шерсть, а на руках появились когти.

— Рес! — почти одновременно выругались Каллеман с Горном и переглянулись.

— Бесполезно, — вздохнул Фредерик. — Он теперь и на шаг от Изабеллы не отойдет.

— Лукас, рес тебя подери, что ты творишь? — неожиданно вспылил Каллеман. — Ты зачем начал привязку?

— Уймись, Эр. Он тебя все равно не слышит.

Горн махнул рукой и прищурился, разглядывая неподвижно застывшего рядом с кроватью Лукаса. А я смотрела на мужчин, и ничего не понимала. В душе все сильнее звенела тонкая незнакомая мелодия. В ней были и шум ветра, и шорох листвы, и плеск воды, и тонкий лунный луч, серебром просыпавшийся на темную траву, и обещание счастья.

— Кто-нибудь объяснит, что здесь происходит? — спросила вслух, ни к кому конкретно не обращаясь.

Мужчины молчали.

— Лукас?

Я взглянула на оборотня, но тот ничего не ответил. Только мелодия зазвучала громче. Она становилась все ярче, все отчетливее, ширилась и захватывала мою душу, и я потерялась в ее прекрасных звуках, с трудом понимая, где нахожусь и что делаю.

— Бесполезно, леди Изабелла, — хмуро сказал Каллеман. — Хольм сейчас не в том состоянии, чтобы что-то объяснять. Слишком поздно.

— Что это значит?

Я скинула наваждение, посмотрела на главу полиции и попробовала встать с постели, но Хольм ухватил меня за руку, притянул к себе и уткнулся в мою макушку. Он тяжело дышал, его тело сотрясала крупная дрожь, и мне стало за него так страшно, что я невольно подалась вперед и подняла голову.

— Лукас? — тихо позвала волка, заглядывая ему в глаза.

То, что я там увидела, обдало щеки жаром. Желтая лава кипела, плавилась, горела ярким огнем. И мне показалось, что этот огонь выплескивается наружу, растекается по моей коже и проникает под нее, превращаясь внутри в яркое пламя.

— Боюсь, миледи, ваш жених сейчас не в том состоянии, чтобы что-то объяснять, — хмуро сказал Каллеман.

— Жених? — с трудом переспросила я, не в силах оторваться от горящего взгляда Лукаса.

— Ну да. Не знаю, успел ли Хольм рассказать вам о своих чувствах, но, похоже, в скором времени вам придется сменить фамилию, леди Бернстоф, — совершенно серьезно заметил Каллеман.

— Ну что? Этот упрямый волк все-таки дозрел? — неожиданно послышалось от двери, и я увидела вошедшую в комнату Эвелин. Она незаметно оказалась рядом с мужем и взяла его под руку.

— Эрик, идем. Не будем мешать молодым. Пусть сами разбираются. Дерек, Кейт просила тебя зайти к сыновьям, у них там возник какой-то спор.

Эви заговорщически мне подмигнула и потянула Каллемана на выход.

— Подождите, вы что, так и уйдете, ничего не объяснив? — возмутилась я.

— А чего тут объяснять? — спросила Эвелин. — Лукас нашел свою пару, и запустил привязку. Так что уже завтра мы будем иметь честь поздравить новоиспеченную леди Изабеллу Хольм.

Она лукаво улыбнулась, и вся компания быстренько покинула комнату. А Хольм подхватил меня на руки, отнес на постель и принялся целовать — так, как я мечтала. Так, как я хотела. И все мое возмущение и попытки выяснить, что происходит, куда-то испарились. Сейчас меня волновала только искушающая ласка умелых губ и прикосновения не менее умелых рук. А внутри разливалось горячее желание, и хотелось громко кричать от счастья. Какая разница, почему Хольм вернулся? Он — мой. И я больше никому его не отдам. Ни Рогнеде, ни своим сомнениям, ни прошлому, ни будущему.

И это была последняя связная мысль, мелькнувшая в моей голове. Хольм рыкнул, разрывая завязки моей сорочки, и приник к груди, лаская ее языком, сжимая ставшие такими чувствительными соски, прикусывая их и тут же зализывая, а я обхватила его ногами за талию и запустила руки в густую шевелюру.

А дальше было настоящее сумасшествие. Резкое проникновение — и мы становимся одним целым, а каждый миллиметр моего тела совпадает с телом Лукаса, впечатывается, сливается, растворяет все, что нас разделяло, и спаивает воедино. Горячие руки умеют передать и нежность, и требовательность, и страсть, и удивительное ощущение того, что мы с Хольмом вместе, сейчас и навсегда. Твердые губы пытают так сладко, что я забываю, кто я, и готова на все, только бы эта пытка никогда не заканчивалась. Хриплый шепот проходится по коже бархатной лаской, привязывая меня к моему волку прочными незримыми нитями.

Я не знаю, сколько раз за ночь мне приходилось кричать от наслаждения, не помню, кто из нас первым начинал все сначала, но лишь с робкими лучами рассвета мы с Лукасом смогли оторваться друг от друга и прийти в себя от нашего общего безумия.

***

Солнце медленно поднималось над горизонтом, небо казалось чистым и умытым, как после дождя, в саду робко пробовали голоса птицы, а в приоткрытое окно долетал аромат цветущих лилий.

— Катани, — глядя прямо мне в глаза, хрипло произнес Лукас. — Моя катани, мое сердце, моя душа. Как же долго я тебя ждал!

Во взгляде оборотня горела и плавилась желтая магма. И мое сердце захлебывалось от счастья, а душа замирала от невероятной, всепоглощающей нежности.