своих агентов под видом перебежчиков. Перед ними ставилась задача убить или отравить В. Г. Яковенко, Ф. А. Астафьева и других партизанских командиров. Благодаря бдительности партизан диверсантов разоблачали и предавали суду военного трибунала. Повседневно Василию Григорьевичу приходилось… бороться с разгильдяями, пьяницами, хулиганами. И если требовала обстановка, с ними расправлялись сурово»[1349].

Возможно, опасения Яковенко относительно использования яда врагом не были пустыми. Так, в дневнике П. В. Вологодского есть упоминание о разговоре с командующим войсками Енисейской и Иркутской губерний генерал-майором В. И. Марковским, который рассказал премьеру о неудачной попытке одного из белых военачальников отравить П. Е. Щетинкина – «…женщина, взявшаяся за это дело, погибла»[1350]. По версии партизан, владивостокская контрразведка летом 1919 года послала для убийства лидеров отряда Н. К. Ильюхова группу диверсантов под видом перебежчиков, но те смогли уничтожить только нескольких рядовых повстанцев, а в конце года были разоблачены партизанскими осведомителями в милиции Сучана, осуждены на публичном суде трибунала в присутствии 2 тыс. человек и расстреляны[1351].

Очень относительное партизанское единство подрывалось не только стычками командиров. Среди рядовых повстанцев далеко не всегда наблюдалось равенство, могли резко разделяться «старые» партизаны и новички. Например, в «армии» В. П. Шевелёва-Лубкова шла борьба ветеранов, воевавших до того у Г. Ф. Рогова и И. П. Новосёлова, с пополнением, которое получало оружие в последнюю очередь, а на передовые позиции посылалось, напротив, в первую. После натиска белых на партизан Кузбасса в конце 1919 года, по словам А. Н. Геласимовой, «руководители [всего] худшего в партизанском движении заявили (это был Корней Кузнецов-Хмелёв. – А. Т.), что они не желают погибать из‐за какого-то „мужичья“ и не пойдут в бой»[1352]. Массу невооруженных или слабовооруженных партизан в отрядах Мамонтова, Рогова, Шевелёва-Лубкова именовали «ороро»[1353], причем данное определение в глазах вожаков носило уничижительный характер, поскольку сын Шевелёва-Лубкова запомнил, что этим словом отец ругался, только когда бывал в крайнем гневе[1354].

У Я. И. Тряпицына была группа анархистов с характерными кличками, близких ему с начала движения и составлявших «как бы его личный конвой. <…> …С Тряпицыным они были запанибрата и называли его просто „Яша“ или „Яшка“. Пользуясь своим положением приятелей Тряпицына, они были заносчивы, чванливы, а некоторые из них творили безобразие. Отношение к другим партизанам со стороны этой группы было пренебрежительное и свысока, из числа этой группы наиболее выдающиеся были Грозный, Вредный, Жирный, Шахов, Пошукайло, Ткач[1355], Гомонов и др.»[1356].

При отступлении армии Кравченко в тайгу кавалерия Канского и Тальского полков предоставила всех своих лошадей для лазарета, но североачинские и манские кавалеристы ничего не хотели знать о раненых товарищах: «Там все канцы», – говорили солдаты этих полков. Участники крупных отрядов выражали недовольство тем, что всегда выделялась привилегированная прослойка партизан, которым удавалось хорошо пристроиться в тылу: «Выбирали мы следственную комиссию, судебные органы, Армсовет. Выборные подбирали своих и жили теплой компанией»[1357].

Большевики в отрядах более или менее умело лавировали, стараясь влиять на анархических командиров, зачастую имевших самое слабое представление о политических течениях. Облаком, действовавший с сентября 1919 года на очищенной от белых обширной территории степного Алтая, стремился, по словам Ф. И. Архипова, подчинить партизанских атаманов «политическому руководству, чтобы не получился из того или иного командира полубандит, полугенерал»[1358], но преуспел довольно мало. Согласно приукрашенной версии Геласимовой, «на все высшие командные посты[,] дающие почет и уважение среди населения и армии, были выдвинуты партизаны, пользующиеся именем вождей партизанских отрядов; большевики же брали на себя незаметные по названию посты, например, „адъютанта штаба“, фактически же руководили и вдохновляли партизанское движение, давали ему правильную политическую, идейную установку»[1359]. В отряд С. К. Кочетова, бравировавшего своей самостоятельностью, командующий вооруженными силами Урянхая и Западной Монголии специально направил командира 440‐го полка ВНУС (внутренней службы. – Прим. ред.) Троепольского – «в качестве военного контроля, чтобы Кочетов… что-нибудь „не набороздил“»[1360].

Комиссар П. П. Постышев бодро вспоминал о своем конфликте с руководителем Тунгусского партизанского отряда, действовавшего в Хабаровском уезде: «Командир… И. П. Шевчук… пользовался колоссальным авторитетом. Я помню, как-то раз отряд разошелся с ним по вопросу о его роли в деле отмены и утверждения приговоров отряда. Коммунисты были против единоличной власти командующего в делах суда. И отряд поддержал коммунистов. Правда, потом мы уступили своему командиру в этом вопросе. <…> Коммунисты должны были быть в отрядах очень гибкими, не задевать самолюбия беспартийных командиров, уметь лавировать между этим самолюбием и делом, и это им всегда удавалось»[1361]. Мемуарист умалчивал, что первая и самая основательная попытка контролировать Шевчука закончилась конфузом: когда объявившиеся в его отряде коммунисты Постышев, С. Г. Вележев и еще несколько постановили создать ревштаб с функцией высшей власти в районе, оставив командиру только военное руководство, Шевчук демонстративно отказался от командования и объявил себя рядовым. Под давлением возмущенных партизан новоявленный ревштаб вынужден был самораспуститься и просить Шевчука вернуться к командованию отрядом[1362].

Недисциплинированность комсостава и бойцов была главной причиной партизанских военных поражений. Самой распространенной формой партизанского самовольства было произвольное оставление боевых позиций, что постоянно приводило к проигрышу боя или крупным потерям тех, кто доверился ненадежному соратнику. Дисциплина в отрядах обычно была такой, что даже крупные и сплоченные соединения то и дело демонстрировали способность отказаться от выполнения приказов объединенного командования, принимаясь действовать самостоятельно. Во время боев постоянно случались эпизоды самовольного ухода отдельных подразделений с позиций, что предопределяло неудачный исход важных сражений.

Партизаны армии А. Кравченко 14 февраля 1919 года проиграли на Южно-Канском фронте бой за деревню Мельничную, поскольку командир Канского полка М. Т. Савицкий, как вспоминал его недоброжелательный и болезненно честолюбивый коллега К. А. Жестиков, отказался идти в атаку, заявив: «Пусть сражаются, а я не поеду». На заседании Главштаба Кравченко предложил Савицкого расстрелять. Шаклейн, Лидин-Пуляев и другие это предложение поддержали, «…но Савицкий расплакался и заявил: „Врагом рабочему классу я не был и не буду[,] и свою преданность делу рабочего класса я докажу на деле, если вы меня освободите“. Савицкого простили»[1363]. В апреле того же года действовавший в Кокчетавском уезде отряд А. И. Жиляева (1 тыс. бойцов) внезапно развернулся и ушел, бросив втрое меньший отряд Л. И. Тарана, вскоре окруженный и разоруженный алашординцами. Осенью М. М. Якимов при оставлении Богдатского хребта отказался отступать вместе с забайкальскими партизанами П. Н. Журавлёва и «ушел самовольно партизанить». В конце октября 1‐й Алейский полк Западно-Сибирской крестьянской красной армии отказался