В тот вечер Мунир предложил нам поехать в местный ресторан, а не обедать, как обычно, в больнице. Шел сильный снег, и дорога заняла около получаса. Поскольку ситуация с безопасностью все еще была очень напряженной, в ресторан, меня провели через черный ход, нацепив на голову для маскировки большую шерстяную шляпу. Мы вошли в большой обеденный зал, который, казалось, был отгорожен от остальной части ресторана занавесом. Внезапно занавес поднялся, и все они стояли там – около тридцати врачей, которые только что выбрались из Алеппо, включая Абу Васима и Абу Хозайфа. Это было одно из самых эмоциональных воссоединений в моей жизни и невероятно счастливое окончание адского периода – в их. Столько людей трудились недели напролет, чтобы это случилось: британское правительство, ООН, высокопоставленные лица и посредники и, конечно же, люди, которые всегда остаются в тени. Я был безмерно благодарен каждому из них и невероятно рад, что наше упорство принесло плоды.

Абу Васим остался со мной на неделю, в течение которой мы оперировали его многочисленных пациентов, нуждавшихся в обработке культи или реконструктивной операции. Было просто чудесно снова оказаться бок о бок со своим учеником.

Особенно мое сердце тронула одна маленькая девочка. Ее звали Мэрэм, и ей было всего пять месяцев. Ее отец и мать были убиты при переходе через один из блокпостов в западный Алеппо. У нее были страшные осколочные раны ноги, кисти и предплечья, и ей явно было очень больно. У нее развился сильный сепсис, и она запросто могла умереть без должного ухода за раной, а еще требовалось срочно вправить сломанные кости. Это был наш последний день. Мунир занялся ее ортопедическими травмами, а я – всеми ранами мягких тканей. Я переживал, что она не выживет, но мы сделали все, что было в наших силах.

На следующий день был Сочельник. Перед тем как перейти границу обратно в Турцию и вернуться домой, я пошел навестить Мэрэм. Я обошел палаты, но ее нигде не было. Попадавшиеся мне на пути врачи и медсестры ничего о ней не знали, и я предположил худшее: должно быть, она умерла среди ночи, и ее просто убрали из палаты, очередную жертву этой бессмысленной войны.

Вернувшись в Лондон, я поехал прямиком в Девон на встречу со своей семьей и в три часа ночи наконец был на месте. В тот рождественский день я благодарил Бога, прижимая к себе Молли и Элли. Как же нам всем повезло.

В отношении Сирии трудно быть оптимистом. Мои коллеги и другие, подобные им, продолжают делать свою работу из-за отваги и преданности делу. Тем не менее сложно ждать чего-то хорошего для этой страны, пока не будет оказано серьезное политическое давление. Как показали события последних месяцев в Восточной Гуте и других местах, потребность заставить режим Асада ослабить агрессию не угасает. Мое сердце обливается кровью за сирийский народ, и я надеюсь и молюсь, чтобы путь к миру вскоре был найден.

Как всегда, надежду дают крошечные маячки света посреди тьмы. Через два месяца после моего возвращения из Баб эль-Хава со мной связались из «Би-би-си». Невероятно, но им удалось отыскать в Турции Мэрэм, и они предложили мне ее навестить.

Я вылетел через Стамбул в Хатай, а оттуда направился в Рейханлы. Съемочная группа «Би-би-си» приехала со мной и запечатлела необыкновенный момент, когда я увидел эту храбрую девочку живой и здоровой. Она улыбалась мне, и, взглянув на нее, я сказал: «Привет-привет. Я привез тебе куклу». Выражение лица этого ребенка, излучающее надежду, счастье, чистую невинность, любовь и возможное прощение, олицетворяло все хорошее в этом мире. Как сказано в суре 5:32 Корана, «кто сохранит жизнь человеку, тот словно сохранит жизнь всем людям»[143].

Она и все остальные дети и невинные жертвы конфликтов по всему миру – это та причина, по которой я делаю свое дело.

Героизм – это постоянная тема в историях, передающихся из уст в уста, о том, как люди огромной силы совершают выдающиеся поступки.

Уступая лишь историям о романтической любви, сказка о герое, берущемся за какое-то задание, преодолевающем все трудности и одерживающем в итоге победу, на протяжении веков украшала стены пещер и заполняла библиотечные полки. Истории о героях вселяют надежду, помогают проще относиться к этому порой жестокому миру и вдохновляют. У нас самих может не быть этих качеств, но нам легче от осознания того, что они есть у кого-то другого.

Обществу необходимы герои, однако нам не хочется, чтобы они были слишком уж человечными. Чтобы нравиться нам, они должны быть окружены ореолом добра и добродетели, которые немыслимы для нас, простых смертных. При первом же намеке на неудачу, при первой трещине в броне иллюзия рушится и поиск совершенства начинается заново.

В любви, как и в хирургии, не всегда все гладко и легко. Во многих смыслах мотаться из одной горячей точки в другую проще, чем жить в повседневных буднях обычной домашней жизни. Не получится все время быть героем и спасителем – придется мириться с серыми буднями, скукой и трудными разговорами.

Начало наших отношений было местами болезненным, как он и описал на страницах этой книги. Между тем я имею некоторое представление о том, почему он так себя вел. Я благодарна ему за то, что он проявил истинную храбрость и рассказал мне о своей жизни то, чем не делился раньше ни с кем. Это помогло мне понять его.

Чтобы увидеть Дэвида с лучшей его стороны, нужно понаблюдать за ним, когда он находится рядом с одной из двух очень разных групп людей. Первая – это сирийские врачи, которых он любит, как братьев, а вторая – это его дочери.

На протяжении всего 2016 года, по мере того как ситуация в Алеппо все больше выходила из-под контроля, Дэвид был полностью поглощен желанием положить конец ужасам, которым оказались подвергнуты врачи и мирные жители города. Его телефон был переполнен фотографиями того, что бомбы и пули делали с телами беззащитных детей. Он часами сидел, сгорбившись над ноутбуком и тыкая в смартфон, и не мог говорить ни о чем, кроме Сирии.

Когда после долгих месяцев переговоров из Алеппо в Идлиб поехали первые автобусы, он с моим благословением отправился на встречу со своими друзьями. Его братские отношения, не только с врачами, которых он обучал в Алеппо, но и с сирийскими эмигрантами в Великобритании, – это нечто прекрасное. Мне остается только догадываться, как он был тронут, когда снова увидел их тогда в декабре. Было так холодно, что ему дали теплое коричневое пальто из овечьей шкуры. Работая дома допоздна, он иногда ложится на первом этаже на диване, и, спускаясь, я застаю его спящим под этим сирийским пальто, с небольшим обожженным следом на спине, оставшимся, когда он слишком близко подошел к газовому камину. Представляю, что ему снится. Надеюсь, это сон о том, как он ест мороженое с друзьями в последнем оставшемся в Алеппо кафе или же несется на всех парах из одной больницы в другую на скорой с автоматом Абу Абдуллы на приборной доске, отпугивающим всех желающих их остановить.