— По-моему, это место полностью в нашем распоряжении, —сказал он.

— Спасибо Господу за маленькие радости. — Луиза забрала уРальфа платок и теперь уже более деловито принялась вытирать остатки косметики.

— Кстати, о Билле. По дороге сюда я заглянула в «Красноеяблоко» — еще до того, как я почувствовала к себе жалость и разревелась какбелуга, — и Сью сообщила мне, что вы с ним недавно повздорили. Кричали, и всетакое, прямо на улице.

— Ну, не совсем так, — натянуто улыбаясь, ответил Ральф.

— Могу я узнать причину?

— Из-за шахмат, — произнес Ральф первое, что пришло на ум. —Из-за турнира, устраиваемого Фэем Чепином каждый год. Но это не важно. Знаешь,иногда люди встают не с той ноги и просто ищут повод для скандала.

— Как бы я хотела, чтобы со мной было только это,пробормотала Луиза. Она открыла сумочку, без труда справившись с замком на этотраз, и достала пудреницу. Затем вздохнула и, даже не открывая, убрала пудреницуобратно. — Не могу. Знаю, что это ребячество, но не могу.

Ральф сунул руку в сумочку, достал пудреницу, открыл ее иподнес зеркало к лицу Луизы.

— Видишь? Не так уж плохо.

Луиза увернулась — так отворачивается вампир от крестногознамения. — Угу, — пробормотала женщина. — Убери его.

— Если ты пообещаешь рассказать мне, что произошло.

— Все что угодно, только убери зеркало.

Он убрал. Некоторое время Луиза молчала, наблюдая, как ееруки безостановочно открывают и закрывают замок сумочки. Ральф уже хотел былопоторопить женщину с рассказом, когда она взглянула на него с выражениемжалкого вызова.

— Так уж получается, что ты не единственный, кто не можетспокойно спать по ночам, Ральф.

— О чем ты гово…

— Бессонница, — отрезала она. — Я ложусь спать и засыпаю также, как и всегда, но теперь уже не сплю до самого утра. И даже хуже. С каждымднем я просыпаюсь все раньше и раньше.

Ральф попытался вспомнить, говорил ли Луизе об этом аспектесвоей проблемы. Вряд ли.

— Почему ты так удивился? — спросила Луиза. — Ведь ты же несчитаешь себя единственным человеком в мире, проводящим ночи без сна.

— Конечно, нет! — с долей возмущения ответил Ральф… Но неказалось ли ему частенько, что он единственный человек с таким видомбессонницы?

Беспомощно наблюдающий, как постепенно, минута за минутой,час за часом разъедается время, отведенное ему на сон? Это было диким вариантомкитайской пытки водой.

— Когда это началось? — спросил он.

— За месяц или два до смерти Кэрол.

— И сколько ты теперь спишь?

— Около часа начиная с октября. — Она говорила спокойно, ноРальф уловил робкое подрагивание ее голоса, означающее затаившуюся глубоковнутри панику. — Судя по тому, как развиваются события, к Рождеству я вообщеперестану спать, и если это действительно случится, смогу ли я выжить? Я ужесейчас еле выдерживаю.

Ральф хотел что-то сказать, но задал первый пришедший вголову вопрос:

— Почему тогда я никогда не видел свет в твоих окнах?

— Думаю, по той же причине, по которой и ты редко включаешьсвет по ночам, — сказала она. — Я прожила в одном месте тридцать пять лет, имне не нужно включать свет, чтобы найти дорогу. К тому же я не привыкладелиться своими проблемами с посторонними. Если постоянно включать свет в двачаса ночи, рано или поздно кто-нибудь обратит на это внимание. Пойдет слушок, итогда кумушки начнут задавать вопросы. А я не люблю, когда суют нос в мои дела,и не отношусь к тем людям, которые испытывают потребность всякий раз, когда уних случается запор, сообщать об этом в газету.

Ральф рассмеялся. Луиза недоуменно взглянула на него, затемтоже засмеялась.

Рука Ральфа по-прежнему обнимала женщину (или она самовольновернулась на место, после того как Ральф убрал ее? Ральф не знал, да и не сталзадумываться), и он прижал ее к себе. На этот раз Луиза мягко прильнула к нему;ее окаменелость прошла, и Ральф был доволен.

— Ты ведь не надо мной смеешься, Ральф?

— Нет. Абсолютно.

Улыбаясь, она кивнула:

— Тогда это хорошо. Ты никогда не замечал, как я хожу погостиной?

— Нет.

— Это потому, что перед моим домом нет уличного фонаря. Затоперед твоим есть. Я много раз видела тебя сидящим в кресле, смотрящим на улицуили пьющим чай.

«А я-то всегда считал, что я один!» — подумал Ральф, а затемвнезапно в его голове — одновременно смешной и тревожный — промелькнул вопрос.

Сколько раз она видела его ковыряющим в носу? Или впромежности?

Прочитав мысли Ральфа или заметив, как краска заливает егощеки, Луиза сказала:

— Я видела лишь очертания фигуры, к тому же ты всегда вхалате.

Так что не стоит беспокоиться об этом. И я надеюсь, тыпонимаешь, что я не стала бы смотреть, займись ты чем-то, не предназначеннымдля чужого глаза.

Ведь не в сарае же меня воспитывали.

Ральф улыбнулся, похлопав ее по руке:

— Я знаю, Луиза. Просто для меня это… Сюрприз. Выяснить, чтокогда я сидел и смотрел на улицу, кто-то смотрел на меня.

Она улыбнулась ему улыбкой, говорящей: «Не беспокойся,Ральф, для меня ты был всего лишь частью декорации».

Он поразмышлял немного над значением этой улыбки, затемснова вернулся к теме разговора:

— Так что же случилось, Луиза? Почему ты сидела здесь иплакала?

Только ли из-за бессонницы? Если так, то я сочувствую. Новедь дело не только в этом?

Улыбка исчезла с лица женщины. Ее обтянутые перчатками рукиснова сжались на коленях, и она хмуро взглянула на них.

— Есть вещи похуже бессонницы. Предательство, например.Особенно если предают люди, которых очень любишь.

2

Луиза замолчала. Ральф не торопил ее. Он смотрел на Розали,которая, казалось, тоже смотрела на него. Возможно, на них двоих.

— Ты знаешь, что у нас, кроме общей проблемы, еще и общийврач, Ральф?

— Ты тоже ходишь к Литчфилду?

— Обычно ходила к нему. Мне его порекомендовала Кэролайн.