рядом с нами появится Нимуэ, окинет нас разочарованным взглядом, отнимет вино и отправит по кроватям, цокая языком.

 Когда Моргана передала мне бутылку, я подумала передать ее дальше, Гвиневре, не делая глотка. Но во мне зажегся огонек азарта. Отказ выглядел бы ребячеством, а я, как одна из самых младших, и без того чувствовала себя ребенком. Поэтому я подняла бутылку и приложила ее к губам.

 Я пила вино и прежде, но совсем по чуть-чуть, крошечными глотками, из изящных хрустальных бокалов на пирах, когда того требовала вежливость. Но здешнее вино предназначалось совсем не для этого.

 Оно обожгло мне горло, я тут же закашлялась, и Моргана сильно ударила меня по спине. Ланселот захлебнулся смехом, и щеки мои заалели.

– Крепкая штука, – усмехнувшись, обратилась ко мне Гвиневра. Ее смех издевательским не был. – Видела бы ты Ланселота, когда мы попробовали это вино впервые… он его выплюнул. Прямо на девицу, которую пытался впечатлить.

 Последнее она добавила, одарив Ланселота очаровательной улыбкой.

 Тот нахмурился, но я улыбнулась и передала бутылку дальше.

– Покрепче камелотского вина. – Я покачала головой.

 Моргана кивнула, а потом посмотрела на горизонт – туда, где над сияющим морем тускнели последние лучи заходящего солнца.

– Здесь все крепче, – ответила она. – Авалон – как весь остальной мир, только очищенный.

– Камелот все больше кажется мне миром теней, серым миром. Я словно ходила во сне до того, как приехала сюда. А теперь проснулась.

 Моргана окинула меня задумчивым взглядом.

– Скучаешь по нему? – спросила она.

 И я не нашлась с ответом. Правда – чудовище, которое не понять, которое не описать. Мне захотелось ответить, что, конечно, скучаю, но слова эти пеплом осыпались на языке.

– Я скучаю по матери, – ответила я, и это было правдой, смешанной с ложью, потому что я скучала по ней все меньше и меньше. – И по жареному фазану.

– Дева, Матерь и Старуха, я совсем забыла о фазанах, – засмеялась Моргана. – Но ты права… я тоже скучаю по фазану. Но никому об этом ни слова! Слышала, если оскорбить здешних поваров, то вся твоя еда превратится в грязь прямо во рту.

– Что такое фазан? – Ланселот нахмурился.

– Птица такая. – Я обрадовалась, что в кои-то веки знала о том, о чем не знал он. – Никогда не пробовал?

– Они здесь не водятся. Но похожи на… – Моргана задумалась. – Как они выглядят?

 Она обратилась ко мне, и я нахмурила брови.

– Вообще-то не знаю. Видела их уже без перьев и готовыми. Может, на кур похожи?

– Кур здесь хватает. – Гвиневра сделала еще глоток. – Так что…

 —Но они отличаются, – попыталась объяснить я. – По вкусу. По вкусу они куда лучше.

 Но описать это толком не получалось. С тех пор как я приехала на Авалон, прошло чуть больше трех лет, и я поняла, что забыла не только вкус фазана, но и некоторые другие вещи. Запах воздуха в башне. Звуки оркестра в главном зале. Форму лица моей матери.

 Мысли мои прервала Моргана.

– Пойдемте, скоро костер, а путь не самый близкий. – Она подала руки мне и Гвиневре и подняла нас на ноги, а потом потянула за собой. Все быстрее и быстрее.

– Моргана, это ведь не марафон! – закричал ей вслед Артур, но в голосе его сквозило приятное удивление.

 Моргана засмеялась, и смех ее раскатился по лесу и напугал стаю птиц.

– Ты это говоришь только потому, что проиг-рываешь! – закричала она в ответ.

 Позади нас раздался гром шагов – Артур и Ланселот бросились в погоню.

 И внезапно весь наш мир сосредоточился только на нас пятерых. Звезды сияли только для нас, воздух существовал лишь для нас. Не было Альбиона, который готовился призвать нас обратно, не было волнующегося взгляда Нимуэ, не было Пещеры Пророчеств и судеб, расплесканных на ее стенах.

 Были только мы, только наш смех, только мир, полный возможностей.

 Как бы мне хотелось найти способ поймать тот вечер в бутылку, закупорить его, чтобы сохранить в вечности. Как бы мне хотелось вернуться в тот момент, ведь сейчас все рассыпается в моих руках.

 Но, может, я хотя бы не останусь с совсем пустыми руками.

 Моргана и Ланселот сработали быстро, пока я отправилась за Гвен и Артуром.

 Двор преобразился: в центре горел костер, а поверх натянули ткань, закрывающую луну. На мокрой земле лежало одеяло с двумя зелеными винными бутылками поверх.

 На Авалон совсем не похоже: здесь не слышно ритмичного плеска волн, воздух не полнится магией, не пахнет медом, вокруг нас не кружатся толпы фейри, музыка не прокрадывается под кожу. Бледное отражение тех костров, на которые мы ходили. Но все же… все же я улыбаюсь.

– Идеально, – выдыхаю я.

– Нам просто повезло, – усмехается Ланселот. – Похоже, даже в Лионессе люди иногда устают от своих «лунных половин».

 Это меня не удивляет. Я видела усталость в глазах Гвен после ночей, проведенных в шкуре чудовища: остальные к этому давно привыкли, но трудно представить, что на них это все же никак не сказывается.

– Вино тоже неплохое. – Моргана поднимает третью бутылку, уже открытую, делает глоток и утирает губы тыльной стороной ладони. – С вином с Авалона не сравнится, конечно, но для континента вполне неплохо. Лучше, чем камелотское, так уж точно.

 Через полчаса и одной уговоренной на троих бутылки под аркой у входа в замок появляется Артур. Он с легкостью привлекает к себе внимание – и людские взоры тянутся к нему в толпе. Это какой-то тип человеческой магии, не иначе – я никогда не встречала подобного. Но сейчас он почти растворяется в темноте замка: руки в карманах, плечи подняты. Он встречает мой взгляд – улыбка его напряжена.

– Не против, если я присяду? – спрашивает он.

 Ищу за его плечом Гвен, но Артур один, и внутри меня что-то обрывается. А потом понимаю, что нечего и удивляться: пропасть между Морганой и Гвен – не принципы и не мораль. Это нечто личное и глубокое, такое исцелить трудно.

 Но я все же не теряла надежду, а теперь она исчезает из моей груди.

– Вас тоже пригласили, – напоминаю я ему, стараясь не показывать своего разочарования.

 Ланселот открывает вторую бутылку мечом и протягивает ее Артуру.

 Артур облегченно вздыхает и подходит поближе, забирает бутылку у Ланселота… и только потом опускает взгляд на Моргану.

 Не знаю, чего я ожидала – извинения и мольбы о прощении им несвойственны, – но они несколько секунд смотрят друг другу в глаза. Артур кивает, а потом делает глоток.

– Это было безрассудно и безнравственно – больше, чем ты думаешь. – Каждое его слово четко выверено.