И вот мы стоим все вместе, наблюдаем за тем, как Гарет неуклюже пытается разжечь костер. Каждый раз, когда ему это снова не удается, Гвен сжимает пальцы. Наконец она стискивает их в кулаки и отворачивается.

– Так вот какова теперь моя жизнь, – горько произносит она.

– Наши жизни, – поправляет ее Моргана. – Я почти с нетерпением жду момента, когда мы вернемся в замок и вы закуете мои силы. Ожидание – еще хуже. И то, что мне приходится силой останавливать себя, хотя я могла бы помочь.

– Все будет не так уж и плохо, – говорю я, но слова мои пусты.

 Девушки мне не отвечают, но я знаю: они ненавидят меня за эти слова. В конце концов, разве имею я на них право? Мой дар – пассивный и почти незаметный. Его у меня никто не заберет.

 «Но его уже забирали», – шепчет голосок в моей голове, и я вспоминаю зелье моей матери. Я понимаю их лучше, чем хотела бы, и потому придерживаю язык. Пусть гневаются.

– Моргана как-то раз назвала Камелот «отделанной драгоценностями пустошью без всякой интеллектуальной деятельности», – замечает Гвен.

– И я не беру свои слова назад, – поддакивает Моргана.

– Там не так уж и плохо. Сейчас, – возражаю я.

– Ага, там еще хуже, – перебивает меня Моргана. – Каким-то образом. Может, потому что я повидала мир. С этим не поспоришь, Элейн. В самом деле.

 Я сжимаю губы, но она права. С этим я поспорить не могу. И потому и не спорю.

– Пусть Камелот и пустошь, но он будет твоей пустошью, Гвен. И драгоценности его перейдут в твою корону, и ты сможешь изменить Камелот изнутри, как мы и планировали. Посадим Артура на трон, пусть он там закрепится, вернет магию, и тогда мы освободим магию Морганы. Как только сможем.

 Гвен качает головой.

– Это будет нелегко, – говорит она. – И то, как они смотрели на Моргану, это только доказывает. Нимуэ готовила нас ко многим вещам, но правды о мужчинах никогда не говорила: они могут лишь бояться тебя или защищать тебя, но уважать в любом случае не будут.

– Не все мужчины таковы, – произношу я. – Артур и Ланселот нас уважают. И ты пока еще не говорила с Гавейном, он тоже проявляет уважение.

 Моргана хмурится, но ее опережает Гвен:

– Пусть не все мужчины таковы, но большинство – точно. И этого достаточно, чтобы заглушить голоса «хороших парней». Этого достаточно, чтобы разрушить весь мир.

Я не слышу, что именно сэр Ламорак говорит за ужином: улавливаю лишь имя Морганы, яд и неприятие, окружающий его смех. Жестокий, ужасный смех, такой, от которого у меня сводит зубы. Мне необязательно точно знать – я могу догадаться, зачем он все это сказал.

И я замираю. Моргана и Гвен могли услышать, но они молчат, сосредоточены лишь на своей еде. Единственный признак того, что Моргана вот-вот вскипит – то, как она тяжело дышит и приподнимает плечи.

Я готова возразить ему, но меня останавливает Гвен: ее рука на моем плече напоминает о том, чем это грозит. Вторую руку она протягивает Моргане – почти неосознанно, ведь для нее это так же просто, как дышать. Несмотря на все разногласия, когда дело касается этого – Гвен на ее стороне.

 Артуру же себя сдерживать необязательно: он замирает и поворачивается к сэру Ламораку. В руках его поднесенный ко рту кубок – отпить он так и не успел.

– Повторите-ка, Ламорак. – В его голосе сквозят опасные нотки, и Ламорак неуверенно обводит взглядом собравшихся.

– Это шутка, Ваше Высочество, – выдавливает он.

– Шутка о моей сестре. Которая спасла вашу жизнь. Так почему бы ее не повторить?

– Артур, – предупреждаю я, но он не обращает на меня внимания и продолжает неотрывно смотреть на Ламорака.

– Это пустяк, правда, – настаивает тот, косится на Моргану, а потом снова поднимает взгляд на Артура. – Я просто предположил, что леди Моргана чувствовала бы себя счастливее в Лионессе.

– Но это ведь не все, – вклинивается Гавейн. – Говорите до конца, раз это показалось вам таким остроумным.

 Ламорак сжимает губы в тонкую линию, но от вызова не уклоняется.

– Я лишь сказал, что в этой стране она чувствовала бы себя как дома. Слышал, здесь у всех женщин шипы между ног.

 Ламорак не успевает договорить, а Артур уже вскакивает на ноги, но его опережает Ланселот: его кулак врезается в челюсть Ламорака с такой силой, что мы отчетливо слышим резкий треск, а после – крик боли. Люди начинают охать и перешептываться, а Артур приводит себя в порядок, скрывая эмоции, которым не стоит проявляться на лице будущего короля.

– Не нужно насилия, – произносит он почти с улыбкой. – Но, сэр Ламорак, вы оскорбили не только мою сестру, но и мою жену, вашу будущую королеву, и я требую извинений.

– Но, Ваше Высочество, – подает голос Галахад. – Вы же сами видели…

– Это была иллюзия. Моя сестра воспользовалась положением облаков, слухами о своей силе и подняла в руках зажженную свечу, притворившись, что это луна, – все для того, чтобы лионессцы сдались. Без ее трюка мы бы сейчас не пили здесь вино и не обменивались шутками. Надеюсь, когда вы будете рассказывать о Лионессе, то не забудете все это упомянуть.

 Ламорак осторожно касается своей окровавленной челюсти и тут же испускает еще один крик боли.

– Кажется, она сломана, – почти кричит он, косясь на Ланселота, а потом поднимает глаза на Артура. – Он сломал мне челюсть.

 Артур тут же переводит взгляд на Гвен и Моргану, словно собираясь просить их помочь залечить перелом, но останавливает себя.

– Что ж, пусть это послужит вам напоминанием, – отвечает он.

 Артур убирает в сторону тарелку с почти нетронутой едой и поднимается на ноги.

– Пожалуй, пойду спать. И вам тоже стоит – нас ждет длинный день.

 Он уходит, и весь лагерь тут же начинает собираться. Кто-то помогает Ламораку забинтовать челюсть, и в общем хаосе я замечаю, как Ланселот ускользает в лес. Я спешу следом.

– Дай посмотрю, – шепчу я, когда догоняю его.

 Он замирает, а потом протягивает мне руку, но взгляда не поднимает. В лунном свете его зелено-золотые глаза почти сияют, и я вижу в них бурю.

– Скажешь, что это было глупо? – почти рявкает он.

 Осторожно касаюсь его руки: костяшки красны от крови, но, к счастью, не от его собственной.

– Было бы хуже, если бы Артур сделал это сам. Или если бы Гвен или Моргана выпустили свою магию. Или даже если бы это сделала я – в смысле, ударила. Мы все хотели это сделать, Ланс. Но только тебе это сошло бы с