class="p1"> Моргана вздрагивает, открывает рот, но не успевает ничего произнести, потому что Артур поднимает руку, останавливая ее, и продолжает:

– Но без тебя никого бы из нас здесь сейчас не было. И даже Гвен… она никогда бы себя не простила. Никто из нас не способен на то, что сотворила ты. И я не согласен с твоими действиями… но могу с ними смириться. Я бы соврал, если бы сказал, что не благодарен тебе.

 Это не извинение, но все же… Моргана сжимает губы и отводит взгляд.

– Я не жалею, – шепчет она. – Но ненавижу то, что я все испортила.

 Артур делает шаг вперед.

– Ты ничего не испортила. Ты – моя сестра…

– И ты никогда не посмотришь на меня так, как прежде! – Голос ее срывается. – В детстве, еще до того, как мы отправились на Авалон, ты всегда смотрел на меня так, словно я – звезда, Артур. И даже когда ты вырос, когда люди стали искать у тебя поддержки, ты всегда смотрел на меня. Нравится тебе это или нет, но это я испортила.

 Жду, что Артур примется ее разубеждать, но он этого не делает.

– Ты – моя сестра, – повторяет он. – Я буду любить тебя, даже если ты сожжешь весь мир, хочу я того или нет.

 Это милое заявление, но мне тут же вспоминается мамино пророчество: «Сожжет она мир, пеплом будет объят». И скоро это будет совсем не преувеличением.

 Моргана открывает рот, но потом закрывает его: взгляд ее направлен куда-то за спину Артура – там, под аркой стоит в своем темно-синем свадебном платье Гвиневра. Кажется, в этой одежде ей совсем неудобно: она неловко поправляет юбку.

– Как всегда опоздала, – произносит Ланселот.

 Кидаю в него укоряющий взгляд, но Гвиневра удивляет меня и… смеется. Не открыто и расслабленно, как обычно, но все же смеется. И, кажется, ее саму это шокирует.

– Попробовал бы сам передвигаться по замку в этой штуке! – Она качает головой. – Что я пропустила?

 Она спрашивает Ланселота – и только его. На Моргану Гвен и не смотрит, но отвечает ей именно она.

– Да вот, обсуждаем горящий мир. – В ее словах сквозит обида, но еще и что-то знакомое, чего я не слышала с тех пор, как мы уплыли с Авалона.

 И даже Гвиневра не может этому сопротивляться. Она склоняет голову и выходит во двор, утаскивая за собой длинный шлейф платья – кажется, будто она несет за собой океан.

– На это ты способна и без магии, – отвечает она с улыбкой на губах.

 И это почти извинение. И Моргана это понимает.

– Может, помочь тебе переодеться во что-то более удобное? – спрашивает она. – Пока я все еще могу это сделать?

 Гвен закусывает губу, а потом кивает.

– Если ты не против.

 Моргана машет рукой в сторону платья Гвен, и оно превращается в простую хлопковую тунику и кожаные леггинсы. Гвен делает глубокий вдох, наслаждаясь свободой от косточек и перевязей корсета.

– Так-то лучше, – произносит она, а потом замолкает, обдумывая свои следующие слова.

 Я вижу, как она борется сама с собой, но наконец выдыхает:

– Спасибо.

 В прошлой жизни Моргана наслаждалась бы благодарностью от Гвен, может, даже немного помучила бы ее этим. Но сейчас она просто кивает.

– Мои соболезнования, – говорит она.

 Это извинение, но не за то, что она сделала, а за то, к чему это привело. Большего от нее ждать не стоит. И Гвен это тоже понимает.

– Мой отец был плохим человеком, – вздыхает она. – Да и королем тоже, хоть и любим всем двором, который не сдерживал. Я отправилась на Авалон, когда была еще совсем юной: для меня он был сияющим примером, богом, неспособным на ошибки. А потом я вернулась, и мне было сложно принять, сложно снова увидеть его детскими глазами. Но мне почти удалось: я привыкла, еще до того, как здесь появились вы. Потому я и хотела, чтобы вы оставались в Камелоте… чтобы не увидели меня такой.

– Никто из нас не смотрит на тебя свысока из-за твоего происхождения, – говорит Артур. – Пусть ты изменилась, Гвен, но ты – все еще ты. В глубине души.

 Она качает головой.

– Нет. Дело не в этом. Не только в этом. Я думала, что вы возненавидите меня за действия моего отца. И за то, что я его не остановила.

 Гвен поворачивается к Моргане – ее печальные глаза блестят в свете огня, полные непролитых слез. Она не станет плакать даже теперь, в кругу друзей.

– Он был моим отцом, и я любила его, и потому не могу тебя простить, – выдавливает она. – Но я уверена: когда богиня смерти придет собирать долги, она не станет винить тебя за его убийство.

 Ночь становится все темнее, костер догорает, и разговоры наши обретают привычный ритм. Мы говорим об Альбионе и Нимуэ, о других фейри, о Камелоте и о том, чего стоит ждать Гвен. Эта ночь непохожа на те ночи, которые мы проводили на берегах Авалона, смеясь и болтая. Иногда мы тянем слова. Иногда сквозь зубы проскальзывает гнев. На нами висит тень прошлой ночи.

 «Хотел бы я все исправить», – сказал Ланселот.

 Но иные вещи невозможно исправить, нельзя склеить. Иногда остается только искать красоту в сломанном. Как сложить осколки, чтобы из них получилось нечто новое.

36

 Мы уезжаем на рассвете, но нам все равно приходится провести ночь у шалотской границы, в лесу. Никому это не по нраву, но выбора у нас нет. Пока остальные обустраивают лагерь, пальцы Морганы дрожат, словно собираются пустить в ход магию: она хочет помочь, и я беру ее за руку, чтобы остановить.

 Гвен стоит по другую от нее сторону – и тоже ничего не может сделать. С палатками она бы вряд ли сумела помочь, но огонь – живой, и у нее получилось бы его призвать. Гвен охотится куда лучше, чем все рыцари, которых отправили в лес. Она бы убила оленя куда более гуманно. И нам это известно – Артуру и Ланселоту тоже. Но мы молчим. Слухи о том, что проделанное Морганой представление было всего лишь иллюзией, уже поползли среди людей – благодаря Гавейну. На самом деле меня совсем не удивляет, с какой готовностью люди, видевшие все своими глазами, поверили в ложь. Им проще считать Моргану бессильной, потому они и не задаются нужными вопросами.

 Что касается Гвен… они видят в будущей королеве лишь хорошенькое личико, спасенную от чудовищного проклятия принцессу. Они не присматриваются к ней – лишь любуются