Прежде, чем упасть пластом вперед, капитан схватился за штурвал. Последнее, что увидел адъютант, это злобную ухмылку командира шлюпа, наблюдавшего сверху за тем, как китаец на борту «Альбиона» зажал кровоточащую рану на предплечье. Этот невысокий мужчина с косичкой на голове сначала скорчился и замер, но спустя несколько секунд он распрямился и резко поднял правую руку, в которой держал короткую трубку.

Командир продолжал стоять в проеме двери, но казалось, его парализовало. Китаец уже не обращал внимания на офицера – он очень быстро перезаряжал свое древнее оружие. Спустя мгновение англичанин упал вниз так же, как и стоял – словно оловянный солдатик, которого уронил неосторожный ребенок.

Китаец необыкновенно быстро взобрался на последнюю ступень. В тот момент, когда с мостика в его сторону прыгнул человек в гражданском, он приложил свою смертоносную трубку ко рту. Старик Ли напоминал большую кошку, вцепившуюся в железо английского шлюпа и готовую уничтожить свою жертву.

Прошла пара секунд и в разбитом окне капитанского мостика Лузгин различил силуэт мужчины, беспомощно хватавшего воздух руками. Еще две секунды – и жертва китайца, потеряв равновесие, перевалилась через окно и с грохотом упала с мостика на железную палубу.

Это был Генри Харрис и последнее, что он испытал, пребывая в сознании – это ужас от взгляда узких, почти неразличимых глаз китайца. Генри узнал старика Ли.

После Харрис уже ничего не видел. В его шее, прямо в том месте, где проходит сонная артерия, торчал коричневый шип акации. На двадцатой секунде у него начались судороги, которыми так хотел насладиться старик Ли. Пена изо рта ненавистного англичанина окончательно убедила китайца, что приговор приведен в исполнение.

Спустя два с четвертью часа на телеграф лорда Клиффорда пришла депеша:

«Сторожевой шлюп «Альбион», по вашему приказу покинувший порт Саутгемптон для преследования почтовой шхуны «Жозефина» потерпел крушение и затонул. «Жозефина» затонула также. К месту событий отправлена помощь. О количестве жертв будет сообщено незамедлительно при получении достоверной информации.»

Она стояла перед алтарем в бежевом вышитом платье, приподняв подбородок так, будто всем своим ненавистникам говорила: «вы не верили в это, вы не хотели этого, но ЭТО произошло…». Сердце её билось учащенно, будто приветствуя самое значимое событие в её жизни. Глаза её одновременно блестели от радости и выражали покорность перед своим супругом.

Он, в голубом мундире гусарского пока, так гармонирующим с цветом его глаз, сиял от счастья, будто полководец, взявший неприступную крепость. Наконец-то эта осада благодаря воле Божьей окончилась официальной победой и теперь все те, кто на протяжении тринадцати лет молча осуждали его страсть, кто тихонько перешептывались в коридорах дворца, должны будут смириться с его выбором. Или он не тот человек, от воли которого на этой земле зависят судьбы и благополучие? Если он сам может дать разрешение любому члену династии на морганатический брак, то по какой причине он не имеет права применить такое решение к своей судьбе?[50]

Новобрачные стояли рука об руку перед походным алтарем, спешно доставленным в один из наиболее торжественно украшенных залов Большого Царскосельского дворца по приказу императора.

Она, конечно, с малолетства, как и всякая девочка, мечтала о красивой и большой свадьбе, о торжественном событии, в котором она будет центром внимания. Судьба распорядилась иначе. Человек, которого она впервые увидела в десять лет, теперь стоял рядом с ней перед алтарём и на венчании присутствуют несколько человек из числа его приближенных, да и священник, у которого дрожат голос и руки.

Лица этих троих государевых подданных радостного восторга не выражали. Сквозь маску учтивости проглядывала лишь досада и недоумение. Венчание было организовано настолько скоро, что мысли о чем-то нехорошем не оставляли всех троих шаферов.

– Обручается раб Божий, благоверный Государь Император Александр Николаевич с рабой Божьей Екатериной Михайловной, – басовитым голосом нараспев произнес священник.

Генерал от инфантерии граф Баранов в этот момент нашел ответ на свой главный вопрос – зачем государь когда-то повелел разузнать в деталях подробности восхождения на престол Екатерины Первой, жены Великого Петра. Тогда эту странность отнесли на счет мимолетной царской прихоти, посчитали чистым любопытством. Теперь же стало понятно, насколько далек был государев замысел. Он уже тогда искал пути для реализации своего плана, а судьба служанки из дома ливонского пастора Глюка, ставшей потом, после смерти своего великого супруга Императрицей и самодержицей Всероссийской, должна была послужить для него руководством к действию. Граф Баранов, державший правой рукой венец над головой государя, размышлял сейчас только об одном – он присутствует при первом акте действа, задуманного императором. Чем же закончится вся пьеса? Повторит ли княгиня Долгорукова судьбу кухарки из дома пастора? Станет ли Императрицей? Ох, и вспомнит она все поименно, кто взглядом дерзким или словом неосторожным посмел её хоть когда-нибудь обидеть…

– Обручается раб Божий, благоверный Государь Император Александр Николаевич с рабой Божьей Екатериной Михайловной, – второй раз пропел священник.

Генерал от инфантерии Рылеев терзался схожими мыслями. С одной стороны, честь присутствовать на этом тайном событии в качестве шафера означала безмерное доверие государя, а с другой стороны… Александр Михайлович всю прошлую ночь не спал. Согласившись, он не мог теперь сделать шаг назад, но его не оставляло какое-то горькое послевкусие, будто он является соучастником чего-то постыдного, чего-то порочащего память покойной императрицы Марии Александровны.

– Обручается раб Божий, благоверный Государь Император Александр Николаевич с рабой Божьей Екатериной Михайловной, – голос священнослужителя пошел вверх. Это был третий и последний раз. Теперь государь обрел законную жену.

Тяжелым взглядом смотрел на новобрачных из-под своих густых бровей генерал от инфантерии Александр Владимирович Адлерберг. Вот и свершилось…

В то время, пока слухи о любовнице императора и её четырёх детях будоражили высокие своды Зимнего дворца, он, будучи Министром Императорского двора, знал все достоверно. Все расходы по содержанию второй семьи Императора проходили через его ведомство.

Уже сорок четыре года Адлерберг состоял при государе. Неотлучно следовал за ним и в походы, и в поездки, он знал его ближе, чем кто-либо. Они были друзьями.

Сколько пылких и страстных, полных восхищения отзывов о дамах он слышал из уст будущего императора, когда они в юности ездили по Европе! Девятнадцатилетняя королева Англии Виктория, оставила на сердце русского наследника шрам такой глубины, что неизвестно, как бы повернулась история, если бы не авторитет и сила слова Николая Первого, приказавшего наследнику немедленно покинуть острова. Этот роман мог совершенно изменить отношения между Империями, но… Не вольны короли в своем выборе.