- Какие у вас основания меня подозревать? - вспыхнулВолохов. - И вообще, что мы тут с вами обсуждаем? Разве любить замужнюю женщину- преступление? С каких это пор? Разговор ушел в сторону от главной проблемы, иОльшанского это вполне устраивало. Еще минут пятнадцать он умело поддерживалбессмысленные пререкания по поводу давнего романа Волохова с женщиной, скоторой он встречался на квартире у Екатерины Бенедиктовны Анисковец. Потом,когда решил, что доктор уже достаточно отвлекся и разозлился, произнес:

- Валерий Васильевич, ваша дочь похищена.

Глаза Волохова заметались по кабинету, словно ища ответ нанекий вопрос, который он сам не может задать следователю. Ольшанский молчал итерпеливо ждал, когда его собеседник отреагирует на сообщение. Но Волоховничего не говорил, хотя по его лицу было видно, что слова следователя неоставили его равнодушным.

- Вы поняли, что я сказал? - наконец спросил КонстантинМихайлович. Ваша дочь похищена.

- Какая дочь? - выдавил Волохов.

- То есть как "какая"? - с хорошо разыграннымнедоумением вздернул брови Ольшанский. - У вас их сколько? Десять? Двадцать?Ваша дочь Наташа.

И снова на лице Волохова промелькнул ужас от непонимания иневозможности задать вопрос. Что же это за вопрос такой, который так мучаетдоктора и который он не смеет задать следователю?

- Я не понимаю, о ком вы говорите.

- Простите, Валерий Васильевич, у вас сколько дочерей стаким именем? Или вы хотите сказать, что у вас детей нет вообще?

- Послушайте... Вы застали меня врасплох... Мне оченьтрудно говорить об этом, но вы как мужчина, я надеюсь, меня поймете. Я никогдане был женат. Но у меня были женщины, которых я любил и которые любили меня.Некоторые рожали от меня детей. Ни одного своего ребенка я не бросил напроизвол судьбы, я помогал, как мог и чем мог, даже если отношения с матерьюпрекращались. И я не мог повлиять на выбор имен для моих детей. Вы понимаете?

- Вы хотите сказать, что у вас оказались две дочери поимени Наташа?

- Три. Я хочу знать, какая из них похищена.

- Наташа Терехина.

- О Господи, нет!

Теперь на лице Волохова проступил явственный ужас иотчаяние.

- Эта девочка вам особенно дорога? - невинноосведомился Ольшанский.

- Я одинаково отношусь ко всем, - ответил Волохов ужеспокойнее, но Ольшанский видел, что он отнюдь не успокоился. Он был в панике.

- Кто ее похитил? Зачем?

- Валерий Васильевич, если бы я знал ответы на этивопросы, я бы не приглашал вас к себе. Похититель не требует выкуп и вообще насвязь не выходит. И я хочу спросить у вас, как у отца Наташи: кто и зачем могбы ее похитить? Только вы можете дать мне ответ. И вы мне его дадите.

- Я не знаю.

- Я вам не верю.

- Но я действительно не знаю. Наташа Терехина - самаяобыкновенная девочка, при этом тяжело больная, пожизненно прикованная кинвалидному креслу.

- Это с ее матерью вы встречались у Анисковец?

- Д-да. Как вы узнали, что Наташа - моя дочь?

- Вы навещали ее в больнице. Разве нет?

- Навещал. Как вы узнали об этом?

- Ну, это уже наши трудности. Вы выдавали себя за другасемьи, но интерес проявляли только к Наташе, и это заставило нас думать, чтоона чем-то отличается от других детей Терехиных, причем отличается необъективно, а именно для вас лично. Если бы вы хотели помочь семье умершегодруга Леонида Терехина, вы бы помогали в первую очередь старшей их дочериИрине, которая тащит на себе весь этот воз и содержит четырех инвалидов. НоИрина никакой помощи от вас не видела и вообще знать вас не знает. И к младшимдетям вы почти никогда не заглядывали. Более того, назвались вымышленнымименем, и это еще раз показало нам, что другом семьи Терехиных вы не были. Такчто все просто, как видите.

- Да, все просто... - рассеянно повторил Волохов. - НоНаташа... Как же с ней? Вы ее ищете?

- Да, мы делаем все для того, чтобы ее найти. Но пока,к сожалению, безуспешно. На днях кто-то выкрал из больницы медицинскую картуНаташи. Вы можете дать этому какое-то объяснение?

- У нее сильная аллергия на лекарства, и в карте должныбыть подробные записи о том, что можно ей давать и чего нельзя. Вероятно,именно это их и интересует. Но это же свидетельствует о том, что они хотятсохранить ей жизнь! Они о ней заботятся. Разве нет?

Он умоляюще посмотрел на следователя, словно ждал от негоподдержки и утешения. И на какое-то мгновение Ольшанскому даже сталопо-человечески жаль этого многодетного отца.

На протяжении нескольких следующих дней они занималисьтолько по полдня, после обеда. До обеда Наташей всецело владел врач-иностранец.Мирону ни разу не удалось его увидеть. Бдительные охранники строго следили затем, чтобы пути Мирона не пересекались с путями, по которым ходили другиеобитатели трехэтажного особняка. Гулять, когда стемнеет, ему тоже не разрешали,и Мирон понял, с чем это связано. Вечером в комнатах зажигают свет, и поколичеству горящих окон можно сделать вывод о примерном количестве находящихсяздесь людей. Значит, кроме охранников, Василия, врача-иностранца и медсестрыНади, здесь есть кто-то еще. Все-таки любопытно, кто находится в той частидома, которая отгорожена глухой стеной? И почему стена глухая? Кого там прячут?Но он решил не распыляться и не забивать себе голову тем, что не имеетнепосредственного отношения к его главной задаче: вырваться отсюда. Думать надотолько об этом, потому что важнее собственной жизни ничего нет и быть не может.Каждая минута на протяжении этих дней казалась Мирону вечностью. Он сделал все,от него зависящее, чтобы навести Василия на мысль о необходимости раздобытьмедицинскую карту Наташи Терехиной. Если Наташа ничего не напутала, еслиправда, что в отделении, где она лежала, недавно убили медсестру, то милициятам постоянно бывает. То одного опросить надо, то другого, то следыкакие-нибудь поискать. Как Василий будет добывать Наташину карту? Попытаетсяили купить, или украсть. И очень велик шанс, что посланный для этого человекнарвется при этом на милицию. На это и был расчет. На это была вся надежда.

Чем дольше не привозили карту, тем больше крепла надежда,что все получилось. Человека, посланного за ней, задержали, допросили, вытряслииз него всю правду, и с минуты на минуту здесь появятся спасители. Может быть,приедут на машинах, или прилетят на вертолетах, или пошлют спецназ добиратьсяпешком через горы и леса, чтобы подобраться к логову неслышно и застатьобитателей врасплох. Мирон постоянно ловил себя на том, что непроизвольноотвлекается от того, что делает, и чутко прислушивается, не едут ли машины, негудит ли вертолет, не трещат ли ветки под сапогами спецназовцев. Но нигденичего не шумело, не гудело и не трещало. Стояла полная тишина, только листвашелестит.