— Теперь вы верите в самолет?

— Теперь тем более не верю, — ответил Дронго,усердно работая лопатой.

— Мы здесь уже столько времени, а только колеса нашегогрузовика наполовину затянуло песком. Если лайнер сел на песчаник, то почему жеего экипаж и пассажиры не покинули самолета? Вы же видите, что явныхповреждений у самолета нет. Тогда куда же делись пассажиры и экипаж? Они же немогли растаять в воздухе или уйти под землю вместе с самолетом.

— Это мы скоро узнаем, — уверенно сказалполковник. Но тем не менее его настроение было испорчено окончательно, и он,достав сигареты, закурил, бросив работу.

Лебедку подвели довольно точно, закрепить тросы удалось несразу.

Лебедка ревела, но не могла приподнять самолет. Пришлосьвключаться всем и снова отбрасывать и отбрасывать песок, работая до одурения.Наконец, поддавшись силе натяжения троса, нос самолета стал медленноприподниматься. Наступил уже полдень, но небо было затянуто тучами, и снованачал накрапывать дождь.

— Пошел, пошел, — радостно закричал Казбек, —пошел!

Миленкин поднимал нос лайнера очень осторожно, но, очевидно,давление огромной массы песка, в которой был погребен самолет, сделало своедело.

Внезапно послышался треск, словно самолет переламывалсяпополам.

— С ним что-то случилось, — сказал один из братьевКазбека, внимательно оглядывая чуть приподнятый самолет. — Вы видите,какой был пожар? — показал он на несколько передних закопченныхиллюминаторов.

— Осторожнее! — крикнул полковник. — Нужнопосмотреть, как уложен груз.

Может, он пострадал во время пожара.

— Посмотрим, — кивнул Казбек, снимая свою куртку.Он попытался проскользнуть в разбитый иллюминатор. Ему удалось сделать это стретьей попытки.

Высоченко ждал его радостного крика. Но раздались совсемдругие крики.

Со стороны оставшихся машин. Кричали водители. Высоченкотревожно оглянулся. С холмов спускались какие-то машины. Он узнал джип, которыйбыл у тех, кто напал на них в долине. На этот раз там было не меньше пятимашин. И все направлялись к ним, на песчаник.

— Проклятье, — пробормотал полковник. —Быстро сюда! — крикнул он водителям.

— Что случилось? — спросил Дронго, видя волнениеполковника.

— Вот теперь у нас действительно будут крупныенеприятности, — пробормотал полковник. — Вы видите машины, которыеспускаются к нам?

— Да, конечно, вижу. Они тоже за самолетом?

— Нет, — очень серьезно ответил полковник, —они за нашими головами.

Проснувшись утром, Колосов долго смотрел в потолок, словнорешая трудную для себя задачу. Сегодня наконец должны были определиться сФилей, который так нагло вел себя в последнее время и так сильно мешал всем.Вспомнив, что ему обещал Родион, Андрей Потапович даже улыбнулся. Если Фили небудет в городе, он сумеет занять его место. Этот полоумный полковник Высоченкоможет и не вернуться с Северного Кавказа. И тогда Колесов будет одним из самыхзначительных лиц в городе. А если они сумеют вместе с Хозяином добраться досамолета, то тогда Колосов наконец бросит здесь все и уедет куда-нибудь наБагамские острова. Или на Маврикий. Он слышал, что где-то продают гражданство.

Кажется, на Арубах или еще где-то в Карибском море. Он купитсебе гражданство той далекой страны, найдет себе молодую девочку по вкусу,бросит этот постылый и опасный город. Колесов даже зажмурился от удовольствия.И первый шаг к реализации этого плана будет сделан сегодня. Сегодня ему наконецсообщат о смерти Фили Кривого.

Одеваясь, он вспомнил, что сегодня воскресенье. В офис ехатьне нужно, никаких особенных дел у него не было. Можно отправиться куда-нибудь вказино, где он появлялся обычно инкогнито и проигрывал небольшие суммы, никогдаособенно не рискуя. Но сегодня нельзя. Сегодня нужно быть на виду, чтобы егопотом не обвинили в убийстве этой одноглазой сволочи.

Колосов подумал, что Большой театр как раз то место, где онможет побывать. Ему не нравились ни балет, ни опера. Он засыпал уже черезминуту после того, как попадал туда. Но престиж требовал его появления в ложахБольшого, чтобы бывшие товарищи, знакомые ему еще по прежним временам, иногдавидели его в таком приличном месте. Ему было приятно, когда его считали крупнымбизнесменом, сумевшим перестроиться в сложное для всех время. Это укрепляло внем уважение к самому себе.

Он позвал Родиона и приказал отправить одного из водителей вБольшой, чтобы ему оставили ложу. После чего пошел в ванную бриться, решив, чтопо окончании спектакля он поедет в ресторан, чтобы отпраздновать смертьзарвавшегося выскочки, каким он считал Филю.

Колесов боялся признаться самому себе, что он всегдаопасался Фили.

Очень опасался, даже боялся. Ведь он оказался на заповеднойтерритории таких, как Филя Кривой, тех, кто провел здесь детство и юность.Лагеря и тюрьмы были их школами и университетами. Такого опыта у самогоКолесова не было. Его никогда не арестовывали, никто никогда его не допрашивал,если не считать позорного изгнания в августе девяносто первого. Никогда не елон тюремной баланды, не спал на нарах, не попадал в общие камеры, переполненныезаключенными, когда спать ложились по очереди на одни и те же нары.

Именно поэтому у Колесова был своего рода комплекснеполноценности.

Именно поэтому он всегда побаивался таких типов, как ФиляКривой, считая, что не сможет сравниться с матерым рецидивистом ни пожестокости, ни по изворотливости. Но постепенно, с годами, работая всегда награни срыва, Колесов вдруг осознал, что давно стал «своим» и отсутствиетюремного опыта совсем его не подводит. К тому времени среди бандитов можнобыло встретить не только бывших комсомольских работников, но и бывших офицеровКГБ, МВД, Министерства обороны. Хотя, допустим, такое явление, как бывший партийныйработник, ставший одним из крупных наркодельцов города, было еще довольноредким. Подобное было обычной нормой в южных республиках, где партийныеработники, а особенно первые секретари, назначаемые в сельские районы, были тамглавными рэкетирами.

Соответственно в их «банды» обычно входили председателиисполкомов, прокуроры, начальники местных райотделов милиции. Сами руководителирайонов собирали дань и обкладывали особыми поборами все предприятия иорганизации района. Назначаемый первый секретарь обычно рассматривал район каксвою вотчину, выделенную его семье в пользование. При соблюдении общейсоциалистической риторики и обязательных портретах классиковмарксизма-ленинизма в кабинетах все остальное делалось по веками устоявшимсязаконам, методично и целенаправленно.

Первые секретари были хозяевами районов.

Они имели право обирать свои районы, разумеется, отдавая приэтом часть денег своему руководству. Подобная система поборов, доходившая досамого верха, до московских «небожителей», была обычным явлением, и никто нерассматривал ее как порочную.