Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Люди зашумели. Сидящий рядом папа отнял от пола одну ногу, затем другую, словно освобождался от засасывающей грязи.
– Именно, – кивнул мужчина. – Оползень смыл гравийные пласты, где с незапамятных времен нерестился лосось. Больше он не пойдет на нерест – ни в этом году, ни в следующем, ни через год после этого. Если вы уничтожите остатки этой рощи, в ручьи будет стекать еще больше ила. Лягушки не смогут там жить, икринки лосося задохнутся, птички будут бессмысленно кружить над своим домом, пытаясь найти место для гнезда.
– Идите к черту со своими птичками! – крикнул кто-то.
– Пусть уже кто-нибудь другой выскажется, – поддержал его второй. Люди встали с мест, неодобрительно гудя.
Мужчина и женщина громко запели. Мистер Миллер подошел к ним сзади, достал из кармана носовой платок и протер микрофон:
– Не хочу от них заразиться. – Люди засмеялись. Он оглядел комнату, и его черные брови поднялись так высоко, что чуть не коснулись волос. – Меня зовут Лью Миллер. Я двадцать четыре года работаю оператором крана. Я начинал с установки чокеров, как и все остальные. Самая тяжелая работа, самая низкооплачиваемая. Я работал со многими ребятами, которых вы можете сегодня здесь видеть, и с целой кучей тех, кого вы больше никогда не увидите. Они упорно трудились, и когда приходил их черед – значит, такова была судьба. – Мистер Мюллер на мгновение опустил голову в знак уважения. – Мы можем показаться вам простыми людьми. И, наверное, в какой-то мере так и есть. Мы считаем, что человек должен иметь право работать, чтобы зарабатывать на жизнь. Если твоя семья голодна, ты работаешь. Мы всегда так делали. А потом приходите вы, – он жестом указал на длинноволосых певцов, – стали все разнюхивать, пытаться обвинить нас во всех бедах. Что ж, у меня для вас есть новости. У нас не было никаких проблем, пока не появились вы. Черт, да когда мы работаем, гербицид нам прямо на головы льют, и как видите, никто не жалуется. Я не боюсь средства от сорняков. Я поддерживаю планы по заготовке древесины.
Люди зааплодировали.
Следующим выступил мистер Портер.
– Когда большинство людей, – он почесал бородавку под глазом, как будто мог смахнуть ее с лица, – видят доску из красного дерева в строительном магазине, видят только качественный материал. Они видят стол для пикника, кресло или забор, который выдержит любое испытание. Они не видят крови и пота. Они не видят, как мы встаем в четыре утра, работаем в холод и дождь, как трудно в конце дня разжать пальцы. Они не видят порезов, синяков, сломанных костей, слез матери, когда такой парень, как Том Филли – помните Тома? – хороший парень, семьянин, встает однажды утром, идет на работу и не возвращается домой. Сейчас с нами работает сын Тома. Квентин, где ты?
Со своего места поднялся худой мужчина и двинулся вперед по проходу.
– Такие парни, как Квентин и я, каждый день рискуют жизнью, чтобы люди могли пойти в магазин и купить свой забор, или стол, или что там еще. И мы гордимся этим.
Карпик заерзал на коленях у мамы, и она крепче прижала его к себе.
– Эти леса – не просто место, где мы работаем, – продолжал мистер Портер. – Это наша игровая площадка. Это наша кладовая. – Мистер Портер похлопал себя по внушительному животу. – Моя жена готовит отличный пирог с ежевикой, как вы можете заметить. Мы заботимся об этом месте. Мы следим за ним. И мы поддерживаем планы по заготовке древесины.
Люди зааплодировали. Следующим к микрофону подошел дядя Юджин, даже не дождавшись, когда аплодисменты затихнут, как будто они предназначались именно ему.
– Вы все работаете в кабинетах? – обатился он к мужчинам, сидящим за длинным столом. – Ну, давайте я вам расскажу о своем кабинете. В нем нет стола. И стула тоже нет. Даже двери нет, но она открывается в пять утра и иногда не закрывается до самой темноты. Летом можно работать до семи, восьми, девяти часов вечера. Работаешь, идешь домой, спишь, встаешь и снова работаешь. У тебя нет выбора. От тебя зависит еще полдюжины ребят. Нет такого понятия, как больничный. Если ты можешь ходить, значит, ты можешь работать. У меня дома шестеро детей, пять из них девочки, и они тоже зависят от меня. Их отец так и не закончил школу, но вы посмотрите на них внимательно – Марла, Агнес, Мэвис, Гертруда, встаньте, пусть все вас увидят.
Головы повернулись. Карпик тоже оглянулся и увидел Марлу, которая выглядела так, словно у нее болел живот. На руках у нее сидела малышка Алсея.
– Эти девочки закончат старшую школу, – продолжал дядя Юджин. – Все до единой. И за все это заплатит один лесоруб. Каждая гигантская секвойя, которую мы валим, – это столько древесины, что хватит на строительство целой кучи домов. Мы вносим свой вклад в общество. Мы платим налоги. Мы следуем правилам, как бы быстро они ни менялись. Пожалуйста. – Дядя Юджин снял кепку и прижал ее к груди. – Вам эти рощи, может быть, и не кажутся чем-то особенным, но для этих девочек они – все. Это их будущее. Не отнимайте его у них.
– Спасибо. – Мужчина из первого ряда кивнул дяде Юджину. Певцы начали снова.
– Вы, люди, не хотите слушать, – пожаловался кто-то. – Вот это и есть возможности. Это и есть американская мечта.
– Да вы просто хотите усидеть на двух стульях сразу! – крикнул кто-то из задних рядов. – Вы хотите вырубить рощу, а потом продать землю парку. Для вас это все просто деньги.
– Чушь собачья.
– Это правда, – настаивал мужчина.
Возникла суматоха. Стул упал назад, стукнувшись о пол.
– Назад! – крикнул кто-то. – Харви! Где Харви?
Встала какая-то женщина.
– Как вы думаете, откуда берется туалетная бумага? – спросила она. – Чем бы такие люди, как вы, вытирали свои задницы, если бы не такие, как мы?
Пожилой мужчина поднял в воздух свою трость.
– Вы, кучка нахлебников, можете пристегивать свои тощие задницы где угодно, хоть к мексиканскому кактусу, хоть на канадской границе, но только не здесь.
Вдруг из микрофона раздался голос мамы Люка:
– Доброе утро. Меня зовут Хелен Янси. – Микрофон завизжал, и мама Люка отодвинулась назад, пока визг не затих. – Мой муж, Карл, четырнадцать лет управлял распылительной машиной компании «Сандерсон Тимбер», пока его не уволили. В ноябре у нас родился ребенок. Имон Пол. Я мучилась одиннадцать часов, а когда он наконец родился, у