на себя взгляды, когда отвозила Карпика в школу утром и когда приезжала за ним днем. Ее не считали лгуньей или предательницей. Ее считали шлюхой, хотя никто не говорил ей этого в лицо.

На другом конце стола Карпик ковырялся в моркови, разминая ее в кашицу вилкой, пока Коллин не велела ему пойти наполнить ванну. Она потянулась к тарелке Рича, чтобы убрать ее в раковину.

– Ну так? – спросил Рич.

– Ну так что?

– Ты спала с ним?

В каком-то смысле она испытала облегчение. Этот вопрос висел в воздухе всю неделю. По другую сторону стены в ванной шумела вода.

– С Дэниелом? – Она рассмеялась, открывая кран. – Мы были подростками.

Раковина наполнялась водой.

За восемь лет брака Рич ни разу не спрашивал. Он проводил руками по ее бедрам, утыкался носом в пупок. Она принадлежала ему. Ему не нужно было знать, кто побывал здесь до него. Теперь она видела, как он медленно возвращается по своим следам, поднося этот вопрос к лампочке своей памяти.

– А с тех пор? – продолжал он.

– С каких это пор?

– Например с тех, когда он вернулся в город. – Голос Рича был ровным, но Коллин чувствовала, каких трудов ему стоит говорить спокойно. Стук сердца эхом отдавался в ушах. Карпик плескался в ванной, разбрызгивая воду.

Она кивнула.

Он поднялся из-за стола и ударил ладонью о стенку холодильника. Коллин вздрогнула.

– Только один раз, – сказала она.

Рич снова толкнул холодильник, и керамический магнит отлетел, в сторону, кухонные приборы с тяжелым металлическим стуком попадали на пол. Валентинка, которую Карпик сделал ей, упала на пол.

«Дорогая мама. Надеюсь, день будет солнечным, а ты – прекрасной, как роза».

– Черт возьми, Коллин! – заорал Рич.

Она окаменела.

– Мама? – позвал Карпик из ванной.

– Все в порядке, Печенюшка, – отозвалась Коллин.

– Что значит «один раз»? – яростно выкикнул Рич, не потрудившись понизить голос.

– Тише. Просто так получилось. – Коллин стряхнула с рук воду. Он был тем, кто отказывался к ней прикоснуться. Он был тем, кто отвернулся от нее. – Это было неправильно, я знаю. И мне очень жаль, хорошо? Но я не могу сама сделать себе ребенка, Рич.

– Что это должно значить?

– Ты знаешь, что это значит, – сказала она. – Ты на меня почти не смотришь.

– Это неправда.

– Ты даже сейчас на меня не смотришь. Ты своему псу даешь больше ласки, чем мне.

Рич покачал головой, нагнулся, чтобы собрать кусочки магнита, выдвинул ящик со всякой бытовой ерундой, порылся в нем, бросил тюбик суперклея на стол и задвинул ящик. Его заклинило. Он стукнул по нему кулаком.

– Проклятый кусок… – пробормотал он, сунул руку внутрь, чтобы понять, что застряло, затем распахнул нижнюю дверцу шкафчика, чтобы попробовать снизу, а там, как ряды хрусталя, стояли банки для варенья – полдюжины уже наполненных и подписанных, остальные дожидались весны. Рич уставился на них так, словно именно это – не изгиб ее тела, когда она притягивала к себе другого мужчину, не ее руки, зарывающиеся в траву, а именно эти банки – и было самым страшным секретом, который она от него скрывала.

Рич присел на корточки, затем сел на пол, не сводя с них взгляда. Одно движение руки – и банки посыпались на пол.

– Рич, – заикаясь, произнесла Коллин. – Я…

Он поднял одну и подбросил ее на ладони, вода плеснула о стенки. Он швырнул ее в стену, и она разлетелась вдребезги: брызги воды, звон разбитого стекла.

– Мама!

Рич подобрал еще одну банку.

– Ты его пугаешь, – прошипела она и поспешила к выходу, ее сердце бешено колотилось. Она услышала, как о стену разбилась вторая банка, как раз в тот момент, когда она зашла в ванную комнату; Карпик со встревоженным видом высовывался из наполненной водой ванны. Коллин закрыла за собой дверь.

– Все в порядке, Печенюшка, – сказала она. Снова звон разбитого стекла – уже третья банка. Неужели он собирается разбить их все? Она завернула Карпика в полотенце и стала растирать ему руки, спину, плечи. – Откуда у тебя такие красивые локти?

– Я купил их в магазине локтей.

Она вытирала полотенцем волосы Карпика, прислушиваясь, не идет ли Рич. Хлопнула дверь, и через минуту послышался равномерный стук и грохот топора, раскалывающего древесину. Она помогла Карпику переодеться в пижаму и лечь в постель, включила ночник-ракету.

– Можешь остаться, пока я не засну? – попросил он.

– Конечно, Печенюшка. – Она легла рядом с ним, вдыхая его чистый запах. – Откуда у тебя такие красивые уши? – прошептала она.

– Я купил их в магазине ушей.

Она слушала стук топора, удар за ударом. Когда она проснулась, Карпик крепко спал рядом. Рича больше слышно не было. В доме было темно. Она встала и на цыпочках вышла в коридор.

– Рич? – признесла она в пустой спальне.

Коллин включила свет на кухне, на линолеуме – лужи воды и битое стекло. Она пересекла гостиную – пусто и холодно. Камин погас. За девять лет Рич ни разу не давал дому остыть. Ключи одиноко лежали в деревянной миске. Она отодвинула шторы и посмотрела на пустое место на подъездной дорожке. Ее дыхание затуманило холодно стекло.

Она свернулась клубочком на диване, натянула на голову вязаный плед. У нее болела грудь.

Рич ушел.

4 марта

Коллин

Пение птиц. Коллин села, дрожа. Через окно проникал слабый серый свет. Она поплотнее натянула одеяло, зарылась пальцами ног в ковер, чтобы согреться. Веки у нее опухли. Она уставилась на холодную дровяную печь. Наконец она встала, пересекла комнату, вытащила ящик с золой и вынесла его на улицу, где на подъездной дорожке стоял пикап Рича. Железный ящик задрожал в ее руках.

Она поставила его на землю, подошла к машине и заглянула внутрь. Кабина была пуста.

– Рич? – позвала Коллин хриплым голосом. Она сглотнула, зашла за угол, где гравий перетекал в мокрую траву. Рич сидел на крыльце, сгорбившись над Скаутом, зарывшись лицом ему в шерсть. У Коллин потекло из носа. Она шмыгнула носом. Рич поднял голову, но не посмотрел на нее. Было видно, что он не спал. Она присела рядом с ним:

– Где ты был? – спросила она.

– Нигде. Просто ездил по окрестностям. – Он прижал ладони к глазам, протер их, словно пытался стереть усталость.

Коллин должна была все ему объяснить, но она никак не могла начать, боясь, что он встанет и снова уйдет.

– Когда я жила в Аркате, до того, как заболела мама, я чувствовала себя такой одинокой, – наконец начала она. – У Дэниела были большие планы. – Она покачала головой. – Но