— Простите, синьора, всё идёт не так быстро…

Из темноты показывается силуэт мужчины, и в его руках окровавленные тряпки. Пламя фонарей трепещет от сквозняка, рождая на стенах пугающие тени.

— Сколько ещё?

— Ещё понадобится некоторое время…

— У тебя времени — ровно до карнавала.

За спиной мужчины возникает ещё одна тень…

И тьма… Она повсюду. Она, как туман в леднике маэстро Позитано, стелется по полу, стекает по стенам и подбирается к ногам…

— Так что скажешь, кариссимо? — голос синьора Лоренцо делла Скала выдернул Дамиану из зыбкого плена видения, и она едва не выронила лупу.

Во рту было липко, и от увиденного сердце колотилось набатом.

Она ощутила только, как маэстро забирает лупу из её внезапно заледеневших рук.

— Я… сейчас вернусь.

Она вскочила, отошла ко входу в базилику и бессильно опустилась на крыльцо.

Что она только что видела? Что это? Прошлое или будущее? Кто эта женщина? Ну не может же это быть Грация делла Скала?! Она ведь мертва! Но тогда как там оказалось зеркало из её комнаты? Эта женщина пытается увидеть себя в этом зеркале и не может! Но если это прошлое, если эта женщина синьора делла Скала…

Это не может быть правдой! А если это настоящее? Или будущее? О, Серениссима! Так можно сойти с ума!

Ей нужно найти ответы, всё это необходимо прекратить!

Дамиана смотрела, как маэстро и синьор Лоренцо напряжённо говорят друг с другом, и понимала, что увиденного ей недостаточно. Ей нужны ещё подробности об этом подвале, зеркале и женщине. Она должна понять, когда именно происходили события из её видения. Она должна увидеть лицо этой женщины. И тогда всё закончится.

Небо на противоположной стороне канала начало светлеть. Синьор Лоренцо наконец направился к лодкам, а Дамиана встала и подошла к маэстро и увидела, как сильно он зол и расстроен. Он закончил осмотр места преступления и повернулся к Дамиане.

— Ну хоть вы скажите мне что-то хорошее… Если в этом всём вообще может быть что-то хорошее, — произнёс он как-то горько и разочарованно.

Маэстро опирался на трость, и по его лицу Дамиана поняла, что видимо, его мучает сильная боль. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, если стоять коленями на мокрой каменной набережной.

— Кто её нашёл? — спросила Миа.

— Жильо. Нам очень повезло, что был дождь, — ответил маэстро. — Я послал Жильо на угол двух каналов сделать замер воды у базилики, мне показалось, она поднимается слишком быстро.

— Послушайте, — произнесла Дамиана тихо и подошла к маэстро достаточно близко, чтобы никто не услышал их разговора, — я могу попробовать увидеть скрытое. Как тогда в монастыре. Не то, что покажет мне Светлейшая, а то, что я сама захочу. Понимаете о чём я?

Она смотрела ему в глаза и думала, что вот она только что и призналась в своём даре. Впрочем, после того, что видел синьор Лоренцо вчера ночью, когда её кровь попала на осколок зеркала, ей больше нет смысла притворяться.

— Вы можете увидеть всё, что захотите?

— Не уверена… Я сделала это только один раз, тогда в больнице монастыря. Сейчас я хочу попробовать сделать это снова. Но вы помните, что тогда со мной случилось? Такое может повториться, и я не знаю, чем оно закончится. Это может быть опасно для меня. Понимаете?

— Не нужно, Дамиана, даже не думайте об этом! — маэстро сделал рукой жест, будто желая её остановить. — Тут и так уже достаточно жертв. Мы как-нибудь разберёмся.

— Не разберётесь, — Миа развела руками. — Вы не всё знаете… Всё это не то, чем кажется. Так сказала мама Ленара. И она была права, я теперь это понимаю. И я очень хочу помочь остановить это безумие, — она махнула в сторону тела девушки. — Я должна это остановить! Я видела в картах…

«…Карты говорят, что это твой путь — пройти через тьму…» Наверное, это и имела ввиду мама Ленара.

Маэстро посмотрел на тело девушки. Констебли уже принесли плащ, чтобы его убрать, но он остановил их жестом и велел отойти.

— Вы уверены? — спросил он, с тревогой вглядываясь в её лицо.

— Только ответьте мне на один вопрос: вы будете готовы к любой, даже к самой ужасной правде?

— К ужасной правде? — маэстро посмотрел на Дамиану с прищуром. — Вам уже известно что-то?

— Просто скажите: да или нет?

— Да, монна Росси, я готов к любой правде. Разве что не готов к тому, что это вы убили всех этих девушек, — усмехнулся он как-то странно.

— Тогда просто постойте рядом, хорошо?

— Хорошо. Я рядом.

Она подобрала несколько лепестков и зажала их между ладонями. Закрыла глаза. Собрала всю свою злость. Только теперь это была злость не на маэстро, а на того, кто под покровом ночи похищает и убивает несчастных женщин.

Ярко представила, как колышется зеркальная ткань, как рвётся с сухим треском и…

… дождь закончился, и площадь вся покрыта тонким слоем воды.

Над каналом ветер гонит тяжёлые низкие тучи и почти все фонари погасли. У кампо Базилико швартуется лодка, но люди в темноте едва видны. Лишь силуэты.

Два человека несут что-то тяжёлое…

Звук бьющихся о камень ракушек, шепотки…

— Всё, пора уходить, — Миа слышит мужской голос.

И она его узнаёт. Это голос того самого мужчины, который убил Джино Спероне на острове Мурано.

— Сейчас, сейчас, — ракушки снова и снова звякают о камень, — осталось немного, не хочу, чтобы ветром всё унесло.

Второй голос принадлежит женщине…

— Клара, поторопись! — мужчина нетерпелив.

Тьма стелется по площади и подбирается к ногам, заставляя их леденеть…

— Дамиана… Дамиана… Очнись… Слышишь?

Она услышала тихий голос над ухом и прикосновение чьих-то пальцев к своим волосам, и судорожно вдохнула воздух. Открыла глаза…

Маэстро прижимал её к себе, держа одной рукой за талию, а другой поддерживал голову. Миа почувствовала, что едва стоит на ногах. Стоит уткнувшись лицом ему в плечо и цепляясь за полы его плаща. Дотронулась рукой до носа — крови нет, но ужасная слабость растеклась по телу.

— Вы как? — шепнул маэстро, не выпуская её из рук.

— Н-нормально. Я видела…

— Идёмте в лодку. Вы будто из ледяной воды вынырнули! Потом всё расскажете. Здесь мы закончили.

Констебли унесли тело. Лепестки и ракушки смели в канал. Небо медленно светлело и над свинцовой водой проступили тёмные силуэты домов, прилепленные друг к другу, словно гнёзда береговых ласточек. Мраморные Мадонны у входа в базилику, сложив ладони в молитвенном жесте, безразлично-грустно взирали на опустевшую площадь.