в ее длинных волосах зазвенели. – Когда-нибудь ты вспомнишь мои слова, несчастный Абнер Стравой. Можешь закрыть все рты, уничтожить всех, в ком течет колдовская кровь, но мои сны всегда сбываются. Ты вспомнишь мои слова, когда будет слишком поздно. Когда лютые псы станут раздирать твою плоть, ты сам будешь молить всех богов, чтобы он пришел и освободил тебя.

Абнер вспоминал их, лежа под мехами, израненный руками Мейджа и проклятой хворью. Лекарь ушел, выполнив свое дело. Вероятно, в последний раз. Ни псы, ни боги не торопились забрать душу Абнера – черная, грязная, она никому не была нужна. Зажженный в жаровнях огонь порождал тени. Уродливые, скрученные, они ползали по стенам. И Абнеру казалось, что они подбираются к нему все ближе и ближе с каждой минутой.

Он бы предпочел, чтобы тени обрели плоть и задушили его здесь, на этом самом месте. Время ползло медленно – в ожидании оно всегда будто стоит на месте. Мазь дурно пахла, и все тело то болело, то чесалось – и непонятно, что хуже. Абнеру захотелось пить, и, хотя кувшин с водой стоял рядом, у него не было сил даже взять его в руки.

Знал ли об этом император, когда подговаривал Абнера забрать сердце Норвола себе? Черная кровь, текущая в его жилах с той самой ночи, не давала собственному сердцу Абнера остановиться. И не позволит – до тех пор, пока его не заберут руки неведомого.

Только что-то он запаздывал на свидание.

Едва Абнер подумал об этом, как в его шатер, низко склонив голову, протиснулся один из гвардейцев. Мужчина снял шлем и выставил его перед собой, как будто пытался им защититься от Абнера. При виде короля, лежащего, будто живой труп на промокших от крови и гноя простынях, воин даже отступил назад. После покраснел и торопливо подошел ближе. Поклонился еще раз и зачем-то обернулся, хотя вслед за ним никто не зашел.

– Ну, – поторопил его Абнер, – что случилось? Уже светает?

– Нет… ваше величество. Но к вам прибыл… Просит принять его… Король Веребура. Дамадар Акорн. Он ждет снаружи, мы… Взяли его в плен, – последнюю фразу гвардеец произнес неуверенно. И Абнер невольно улыбнулся, представив, как они связывают руки свирепому горцу. – Прикажете его впустить?

– Да уж, почему бы и нет. Я вроде ничем особенным не занят. Приводите.

«Надо же! В плен. Самого Дамадара?» Абнер хотел удивиться, но боль вытесняла собой все остальные чувства и эмоции. Гвардеец, поклонившись, ушел, и Абнер поерзал на сбившихся вонючих простынях. Да, не в таком виде он мечтал предстать перед Дамадаром, но выбора нет. Абнер думал, что будет волноваться, но на деле не чувствовал ничего. Наверное, его слишком измучили страдания тела, чтобы осталось место для страданий душевных.

Дамадар предстал перед ним обычным стариком, пусть и гигантского роста, и с самодовольной ухмылкой на вытянутом обветренном лице. Он выглядел уставшим. От сражений, крови, от самой жизни. Та потрепала его не так, как Абнера, но тоже не обошла стороной, отсыпав немало страданий. Они оставили морщинистый след, сделали взгляд тусклым. Только волосы Дамадара, густые и рыжие, время пощадило.

Однако эпоха Дамадара тоже подходила к концу – тень смерти притаилась за плечом короля. Так странно. Они никогда не видели друг друга прежде, и все же Абнеру казалось, что встретил старого приятеля. Он не испытывал к Дамадару ненависти, да и тот, несмотря на свои хулительные письма, глядел на Абнера добродушно. И даже с сочувствием.

Гвардейцы, которые привели его, стояли по бокам и казались до смешного маленькими по сравнению с потомком великанов. Абнер мог поставить на кон что угодно: если бы Дамадар захотел, скрутил бы их обоих одной своей гигантской рукой.

– Извините, что не могу подобающе вас встретить. – Абнер повел в воздухе дрожащей забинтованной рукой. – Я несколько не в форме.

– Пустяки. Меня никогда не заботили ваши расшаркивания. У нас при дворе даже кланяться не принято. Достаточно и того, что вы не сняли мою голову – и на том спасибо.

В тишине было слышно потрескивание угольев, и Абнеру стало душно, как будто из легких разом вышел весь воздух. Дамадар пристально рассматривал его, жалкого калеку, остановил свой взгляд на короне и кашлянул.

– Думаю, вы, Дамадар, пришли просить не о своей казни. – Абнер улыбнулся, и Дамадар осклабился ему в ответ. – Чего же вам тогда надо? Не верю, что мои бойцы смогли так просто вас одолеть. Вы сами пришли в мой лагерь. Сами сдались в плен. Зачем?

– Вас предали. – Дамадар сказал это с удовольствием, словно эта новость согревала его всю стылую дорогу до королевского шатра. – Горт вам больше не принадлежит.

– Тит Дага вспомнил свои старые клятвы и вывесил воронью тряпку на стену?

– О нет, – горный король хмыкнул, – Помойный лорд здесь ни при чем. Он мертв, и его наместник, Джерди Той, решил, что это подходящий повод для предательства. Не так давно прибыл в наш лагерь и передал оба стяга – мегрийский и тацианский в наши руки. Горт снова пал.

«Горт не взять ничем, кроме предательства человеческой души».

Абнер замолчал, не зная, что ответить Дамадару. Тит мертв? Но как? И где же Рунд, которую он отправил к нему? Тоже умерла? Абнер снова вспомнил худую девочку, неуверенно семенившую в ряду с другими детьми. Слишком много вопросов – и ни одного ответа.

– Вы сказали, в ваш лагерь. В ваши руки. Что вы делаете здесь, в Шегеше? И почему Джерди отнес стяги именно вам? Насколько я помню, земли Веребура и без того велики, и Горт вас никогда не привлекал. Что же изменилось? Мне докладывали, будто крестьяне видели воскресшего Норвола верхом на лошади в сопровождении черных всадников. Я бы поверил, если бы не убил его – надежнее не бывает – много лет назад собственными руками.

Дамадар снова улыбнулся, и на этот раз лицо его приобрело зловещее выражение. Гвардейцы переминались с ноги на ногу и на всякий случай не отпускали рукояти своих мечей. Хотя справиться с Дамадаром им все равно было не под силу.

Впрочем, пока король Веребура не выказывал никакого желания убить Абнера.

– Вам докладывали верно. Вот только крестьяне – с перепугу или от скудоумия – поняли все не совсем правильно. Они видели Наита, но только не старшего. Младшего.

Тело мальчишки, привязанное к плоту, застряло в камышах, и понадобилось пять человек, чтобы вытащить мертвеца из воды. В остекленевших глазах отражалось небо, и Абнер лично стал свидетелем его сожжения. Не мог