Выскочил из автобуса, далеко зашвырнул в лес ключи иприпустил к «москвичу», где Соня уже предупредительно распахнула для негодверцу. Развернувшись так, что из-под колес взлетел песок с мелкими камешками,он помчался в сторону Шантарска, хохоча про себя, словно его щекотали.

В коробке не было никакой взрывчатки – только положенный длявеса кирпич и старательно укрепленный электронный будильник отечественногопроизводства, который в Шантарске можно купить на каждом углу. Но ограбленныйнародишко, ручаться можно, все эти полчаса просидит, боясь дохнуть – навернякавсе регулярно смотрят импортные боевики, где такие вот коробочки с цифиркамивзрываются столь смачно, что пламя встает до небес и отрицательных героевразметывает на километр вокруг…

На этот фокус его натолкнуло воспоминание о младшемдедушкином брате, в честь которого Родиона, собственно, и нарекли. Дядя, на видтишайший старичок самого субтильного облика, во время Второй мировой командовална Карельском перешейке отрядом диверсантов из «Смерша», посреди необозримых ибескрайних чухонских чащоб игравшим в кошки-мышки с такими же крутыми инесентиментальными финскими лесными спецназовцами – потаенная война без всякойоглядки на Женевские соглашения, с чем обе стороны, не сговариваясь, смирилисьзаранее…

В молодости дядя любил шутить замысловато. И однажды, когдаони взяли на шпагу финский гарнизон в поселке с непроизносимым названием,салажонка-часового оставили в живых за то, что задремал на посту и проспал ихприближение, но, чтобы не доводить гуманизм до ненужных на войне пределов,перед тем, как уйти, положили ему на голову большую консервную банку со «вторымфронтом» и заверили, что при первом его шевелении «мина» взорвется…

Он мчался недолго – отъехав метров на сто от крутогоповорота, резко затормозил, они выскочили и, нырнув в сосняк, припустили междеревьев. Ярко светило солнце, приятно пахло живительной смолой, жизнь былаполна смысла и удовольствий…

На крохотной полянке остановились. Торопливо содраликомбинезоны, оставшись в спортивных шароварах и футболках, побросали в заранеевыкопанную ямку и пятнистый камуфляж, и ботинки, и автомат.

– Давай в темпе! – выдохнул Родион, жадно затягиваясьсигаретой.

Соня трудилась, как трудолюбивая белочка, запасающая на зимукедровые орешки, – лущила бумажники, словно шишки, бросала деньги впластиковый пакет, а «чешую» отправляла в яму. Пакет распухал на глазах,мелькали серо-зеленые лики американских президентов, бородатых и безбородых,благообразных и не особенно, мелькали бородатые исторические личности в старинныхберетах и большеглазые дамы с немецких марок, иероглифы на японских иенах, богведает зачем приготовленных для Стамбула – видимо, обменный курс был неплох,отечественные рубли, еще какая-то экзотическая валюта, которую он не успелрассмотреть…

– Мама родная! – выдохнула она, по-детски округливрот. – Родька, да тут сто-олько…

– Работай, Бонни! – фыркнул он, похлопав боевую подругузначительно ниже талии. – Мы им докажем, что советский интеллигент – самыйразбойный в мире… Трамбуй поплотнее, потом разгладим…

Сумку бросили поверх кучи выпотрошенных бумажников. Родионналил сверху бензина из фляжки, швырнул туда же опустошенную фляжку, поджег.Взметнулось прозрачное пламя, почти сразу же заструился тяжелый черный дымок,потянуло горелой тканью и кожей. Он и не рассчитывал, что все превратится впепел, – бензина мало, скоро потухнет, но высокая температура надежноуничтожит отпечатки пальцев…

– Побежали!

И они вновь кинулись через лес. Подошвы кроссовок былизаранее натерты смесью табака с перцем, вдобавок Родион то и дело, выгибая находу руку за спину, сыпал на след эту же адскую смесь…

Пробежав метров сто под горку, они с превеликим облегчениемувидели среди деревьев на обочине проселочной немощеной дороги родной «форд».Сбросили кроссовки и, насыпав внутрь остатки смеси, закинули обувку в лес. Всебыло рассчитано до мелочей, каждый шаг трижды продуман с карандашом и картой,со скрупулезным обсуждением…

Кто сказал, что российский интеллигент не способен совершитьпресловутое идеальное преступление?!

Родион давил босой ногой на газ, «форд» спятившей кометойнесся по захолустным дорогам, иные из которых были скорее широкими тропинками,Соню мотало на лихих поворотах, как куклу, она повизгивала от восторга, обеимируками прижимая к груди пухлый пластиковый пакет с будущим…

Он несся на север – чтобы, отъехав как можно дальше оттрассы, вернуться в Шантарск со стороны Манска (где ради вящей скрупулезностилегенды они должны были пообедать в придорожном ресторанчике, купить что-нибудьна базаре, а потом объявиться в родном городе усталой и беззаботной, чистейшейперед законом парочкой прелюбодеев). Отлаженный его трудами, как механизмшвейцарских часов, «Скорпион» вел себя идеально, глотал километр за километромс едва слышным мурлыканьем, ветер с тугим гуденьем обтекал несущуюся на бешенойскорости машину.

После часовой гонки по окраинным дорогам они достиглиболее-менее цивилизованных мест – на разбитых шляхах стали попадатьсяоблупленные дорожные указатели, встретился старенький молоковоз. Несомненно,неудачники из автобуса уже подняли тревогу, да и на «москвичок» прибывшаямилиция должна была уже наткнуться, но след запутан надежно, местные пинкертонынаверняка станут окаянствовать на улицах Шантарска. А то и не станут – не имеяни малейшей зацепки…

Он остановил машину, оба обулись. Пистолеты Родион ужепривычно запихнул в свеженький «казачий каравай», купленный этим утром наКутеванова, а пакет с деньгами засунули в канистру, с которой он возился вчерачаса два, – теперь она легко разнималась на две половинки и для хранениячего-либо жидкого уже не годилась совершенно. При беглом осмотре ничегокомпрометирующего в машине обнаружить невозможно – а для вдумчивого обыска врядли будут основания…

– Пойдем, польешь, – сказал он, вытаскивая из багажникаканистру с водой.

Отошли подальше в чащу, Родион разделся до пояса, а Сонястарательно принялась поливать его, склонившегося в три погибели. Как и впрошлый раз, хитрая импортная красочка сошла почти мгновенно. Родион,приоткрывая глаза, видел, как стекавшие с его головы струи уже сталипрозрачно-чистыми. Старательно вытерся предусмотрительно прихваченным махровымполотенцем, на всякий случай сломал и втоптал подошвой в землю темные очки, вкоторых играл роль спецназовца, – чтобы ни малейшей зацепки-ассоциации…Надел свои, вернулся к машине и посмотрелся в боковое зеркальце. Вытащил изорта пластинку, из ноздрей – хитроумные вставочки, столь неожиданнопригодившиеся еще раз. Затолкав все это в пустую сигаретную пачку, скомкал ее икинул в лес – где ей и суждено пролежать до зимы, шумно отсморкнулся, прочищаяноздри, вдохнул полной грудью. Мир был красочным и прекрасным.

– Херувим… – фыркнула Соня, глядя, как он старательнопричесывает мокрые волосы. – Честное слово, ты там был неузнаваем, если состороны смотреть… А где ты все это раздобыл?